Проклятие сумерек - Владимир Ленский

Труделиза испуганно качнула головой.

– Муж не должен знать.

– Понимаю. Что ж, сохраню у себя. В крайнем случае скажу, что попыталась изобразить придворного композитора. Если они с Ренье братья, то, должно быть, похожи внешне.

Королева встала, приветливо кивнула Труделизе и ушла. Молодая женщина побрела обратно к апартаментам, где в нетерпении дожидался ее муж.

– Что сказала ее величество?

– Предлагала мне придворную должность, – ответила Труделиза.

– И вы, моя дорогая?..

– Отказалась. Поблагодарила и отказалась…

Виночерпий нахмурился, как бы негодуя на дерзость жены, но потом не выдержал – привлек ее к себе и торжественно поцеловал в макушку.

* * *

Гайфье лежал на траве с книгой. Кинжал, которым кто-то пытался убить Эскиву, валялся рядом. Читать не получалось, мысли разбегались. То и дело Гайфье брал в руки кинжал, водил пальцами по щербине на рукоятке, а затем снова утыкался в книгу, по десятому разу пробегая глазами одну и ту же строку.

Внезапно тень упала на страницу. Гайфье поднял взгляд. Сестра стояла перед ним, такая победоносная и вместе с тем злая, что мальчику стало не по себе.

Он махнул ей рукой:

– Садись, поболтаем. Случилось сегодня что-нибудь интересное?

Эскива устроилась рядом и уставилась куда-то на верхушки деревьев.

– Кое-что случилось, – многозначительно объявила она. И кивнула на кинжал. – Все не можешь расстаться со своей игрушкой?

– Просто мой любимый кинжал.

– Боишься опять потерять?

– Можно сказать, и так, – не стал отпираться Гайфье.

– В жизни происходит полно неожиданностей, – сказала Эскива. – Можно потерять кинжал, а можно что-нибудь уронить. Например, кусище черепицы. Кому-нибудь на голову.

– О чем ты говоришь, Эскива?

– Да так. Вспомнила тут одного человека. Забавный такой человек. Встречала его пару раз.

Эскива положила на траву рисунок. Свинцовый карандаш уже немного размазался. Гайфье взял рисунок в руки и удивленно воскликнул:

– Это же Ренье!

– Да, мне, кажется, называли это имя. Ренье. Он ведь твой приятель?

– Ну… да. Наверное, – согласился Гайфье. – Время от времени мы разговариваем. Забавный тип. Много знает. Вообще мне с ним бывает интересно.

– Ну конечно интересно, – сказала Эскива. – Стало быть, твой приятель. А я тут болтала с его любовницей. Тоже забавная женщинка. Только глупая и трусливая. Она ему деньги дает, можешь себе представить?

– Я другого себе не представляю, – сказал Гайфье, – какое отношение все это имеет к нам? К тебе, ко мне?

– А, – протянула Эскива, – это очень просто. Сегодня твой дружок был так неловок, что, лазая по крышам, едва не прибил меня.

Гайфье похолодел.

– Я не вполне тебя понял, Эскива, – пробормотал он.

– Почему меня сегодня никто не понимает? – рассердилась девочка. – Это что, заговор? Говорят же тебе: он уходил от своей любовницы. По крыше, потому что боялся наткнуться на мужа. И – ба-бах! – уронил на меня кусок черепицы. Я как раз шла внизу. Вот как странно все совпало.

– Ренье? – повторил мальчик.

– Мне казалось, я называла его имя, – сказала Эскива ледяным тоном. – У него есть старший брат, придворный композитор. Тот, что пишет музыку ко всем нашим праздникам. По словам Труделизы, тиран и зануда. Житья не дает бедненькому Ренье, все пристает с нравоучениями.

– Кто такая Труделиза? – Гайфье чувствовал себя совершенно растерянным, и каждая фраза сестры сбивала его с толку еще больше.

– Любовница твоего Ренье, – пояснила девочка и встала. – Он – неудачник. Берегись, брат, неудачи заразны.

И убежала. Гайфье долго смотрел ей вслед, даже потом, когда она уже скрылась за деревьями.

Ренье.

Ренье находился на крыше дома, когда внизу проходила Эскива, и сбросил на нее кусок черепицы. Она видела это собственными глазами. Точнее, она видела Ренье на крыше, а потом на нее упала черепица. Она даже запомнила его и смогла нарисовать.

Кстати, Ренье вполне мог взять кинжал, чтобы подстроить ту, первую, ловушку – в галерее. Поболтал с мальчиком, якобы дружески, а сам стащил у него кинжал и…

Но для чего? Гайфье вдруг отчетливо понял, что ему хочется плакать. Он боялся разочарований. Сперва няня Горэм, теперь – Ренье.

Хуже всего то, что Ренье ухитрился поссорить его с Эскивой. Они с сестрой, конечно, и раньше ссорились, но прежде это были самые обычные и, в общем, ничтожные поводы. Теперь все изменилось.

Сестра недвусмысленно дала ему понять, что обвиняет его самого и Ренье в попытке убить ее.

Гайфье вскочил. Он разыщет этого стареющего любимчика женщин и выведет его на чистую воду. Пусть только посмеет отрицать! Можно будет пригрозить ему раскрытием его любовной тайны. В любом случае, негодяй не отвертится.

С вечера Ренье задержался у брата, а когда собрался уходить, то сообразил: дворцовые ворота уже закрыты. Поэтому Ренье, как это время от времени случалось, заночевал в старом доме дяди Адобекка, в одной из нижних спален – чтобы не тревожить Эмери поутру, когда уйдет.

Вечер и в самом деле выдался неплохой. Эмери был настроен благодушно. Едва завидев младшего брата на пороге, он приветственно махнул ему кувшином и пригласил провести пару часов в уютных креслах верхней гостиной.

Ренье мгновенно воспользовался приглашением и расположился так же вольготно, как в эпоху владычества Адобекка. Эмери, видимо, чувствовал то же самое: времена как будто повернули вспять, и им с братом опять по двадцать лет, вся жизнь у них впереди, и ничто – ни тайна рождения Ренье, ни разница в характерах – не омрачает их дружбы.

– Ко мне вчера заходила Уида, – сообщил Эмери. – Носилась по всем комнатам, перетрогала все вещи, разбросала ноты, хохотала, падала в кресла, просила воды, пыталась левитировать в неподходящих условиях… Интересно, как Талиессин выдерживает жизнь с нею? Иногда она бывает похожа на стадо разъяренных оленей-самцов, сцепившихся рогами.

– Уида не может быть похожа на оленя-самца, тем более на целое стадо, – рассудительно произнес Ренье, – поскольку принадлежит к противоположному полу.

– И к противоположному виду, – добавил Эмери. Он вздохнул и продолжил: – Года два назад они с Талиессином затравили огромного оленя. С огромными рогами. И всем прочим – тоже огромным. Они гонялись за ним, по ее словам, дней пять, а то и восемь. Она в точности не помнит. В нижней гостиной это было пять, в верхней – восемь.