Дейзи Джонс & The Six - Тейлор Дженкинс Рейд

И все ж таки в тот вечер я была так счастлива! Я сначала покружилась, танцуя, по комнате. Потом открыла еще бутылку шампанского. И пригласила к себе побольше народу. А потом, уже в три часа ночи, когда веселье в доме улеглось, я оставалась еще слишком на взводе, чтобы спать. Тогда я позвонила Симоне и поделилась новостями с ней.

Симона: Я очень волновалась за нее на самом деле. Сомневалась, что гастрольный тур с рок-группой обернется для нее чем-то хорошим.

Дейзи: Я сказала Симоне, что сейчас за ней заеду, и мы отправимся отметить событие.

Симона: Была самая середина ночи, и я уже вовсю спала. С заплетенными волосами, в ночной маске. И я совсем не собиралась никуда ехать.

Дейзи: Она ответила, что лучше встретимся утром и позавтракаем, но я продолжала настаивать на своем. В итоге она мне заявила, что, судя по голосу, мне вообще нельзя за руль. Тогда я разозлилась и бросила трубку.

Симона: Я думала, она ляжет спать.

Дейзи: Во мне еще слишком сильно бурлила и переливалась энергия. Я попыталась позвонить Карен, но та мне не ответила. Наконец я решила, что непременно должна сообщить об этом родителям. С чего-то вдруг я посчитала, что они стали бы мною гордиться. Не знаю почему. Если на то пошло, еще три месяца назад моя песня стала третьей в стране по популярности, а они даже не потрудились меня найти, чтобы как-то поздравить. Они даже не знали, что я вернулась в Лос-Анджелес.

В общем, скажем так, отправиться к их дому в четыре утра было не самой здравой идеей. Впрочем, и наркотиками накачиваются совсем не ради здравых идей.

Дом их был недалеко – всего в миле по дороге, и в то же время совсем в другом мире; и я решила прогуляться пешком. Двинулась по бульвару Сансет, пошла за холмы. Где-то через час я уже стояла у родительского дома.

И вот перед домом моего детства я вдруг с чего-то решила, что моя давняя комната без меня очень одинока и печальна. А потому я перелезла через забор, забралась по водосточной трубе, разбила окно спальни и улеглась в свою кровать.

Проснувшись, я увидела над собою полицейских.

Род: Может статься, с Дейзи мне следовало все же принять какую-то иную тактику.

Дейзи: Родители сначала даже не знали, что это я лежу в кровати. Они услышали, как кто-то залез в дом, и вызвали полицию. Когда все выяснилось, они уже не собирались подавать никаких заявлений. Но к тому моменту в лифчике у меня нашли пакетик с кокаином, а в кошельке среди мелочи – несколько сигарет с травкой. И это было, ну, совсем нехорошо.

Симона: Утром Дейзи мне позвонила из тюрьмы. Я внесла за нее залог и, увезя оттуда, сказала: «Давай-ка прекращай с этим делом». Но у нее это в одно ухо влетело, из другого вылетело.

Дейзи: Я недолго пробыла за решеткой.

Род: Я увиделся с Дейзи несколько дней спустя, и у нее на правой руке оказался длиннющий порез – от кончика мизинца по наружной стороне до самого запястья.

– Как тебя угораздило? – спросил я.

Она как будто вообще впервые увидела порез.

– Понятия не имею, – сказала она и принялась говорить о чем-то еще. Потом, ни с того ни с сего, где-то минут через десять вдруг выдает мне: – Ах да, наверняка это после того, как я разбила окно, чтобы забраться в дом к родителям.

– Дейзи, с тобой точно все хорошо? – опешил я.

– Ну да, а что? – пожала она плечами.

Билли: Через две-три недели после возвращения из турне я проснулся в четыре утра от того, что Камилла трясет меня за плечо и говорит, что у нее начались схватки. Я забрал из кроватки Джулию и скорее повез Камиллу в больницу.

Когда она лежала там на кушетке, крича и покрываясь потом, я держал ее за руку, клал ей на лоб холодную тряпочку, целовал в щеки, придерживал ей ноги. Потом выяснилось, что ей придется делать кесарево сечение, – и я стоял возле нее настолько близко, как подпустили врачи, и снова держал за руку, пока ей делали наркоз, и говорил, что ей не стоит ничего бояться, что все будет хорошо.

И вот они появились на свет – мои девочки-близняшки, Сюзанна и Мария. Обе со сморщенными крохотными личиками, с волосатыми головками. Но я мгновенно научился их различать.

И глядя на них, я осознал… [Долгая пауза. ] Я вдруг понял, что никогда еще не видел новорожденное дитя. Ведь я не видел Джулию, когда она только-только появилась на свет.

Я ненадолго передал Марию матери Камиллы, пошел в ванную, запер за собой дверь и расплакался. Я… Мне требовалось время, чтобы пережить возникшее чувство стыда.

Но я все же справился с ним, не пытаясь заглушить его чем-нибудь другим. Я пошел в ванную, посмотрел в зеркало на свое отражение и встретился с ним лицом к лицу.

Грэм: Билли оказался хорошим отцом. Ну да, он был когда-то наркоманом, прохлопавшим первые пару месяцев жизни своей дочери. И, разумеется, это постыдный факт. Но он в то время занимался самоисправлением. Ради своих детей. Он исправлял себя и свою жизнь, и с каждым днем у него это получалось все лучше. И сделал он тогда чертовски больше, чем любой другой мужчина в нашей семье.

Он всегда был трезвым, он ставил своих детей превыше всего, готов был сделать все и вся ради своей семьи. Он был и остается очень хорошим человеком.

Наверное, вот что я хочу этим сказать… Когда искупаешь грехи, то должен очень сильно верить в свое искупление.

Билли: В какой-то момент тогда, в больнице, когда в палате остались только я, Камилла да наши девочки, я подумал: «Зачем мне вообще эти гастроли и разъезды?»

И вот я долго и пространно начал излагать это Камилле:

– Я хочу все это бросить, милая. Мне нужна только моя семья. Чтобы только мы впятером. Это все, чего я хочу и что мне нужно в жизни…

Я говорил это со всею искренностью. Причем распространялся минут десять. И под конец сказал:

– Не нужен мне больше никакой рок. Мне нужна только ты.

И знаешь, что мне ответила Камилла? Учти еще, что она только-только перенесла кесарево. Ее слов я никогда не забуду. Она сказала:

– Ох, замолчи ты ради бога, Билли! Я выходила замуж за музыканта. И ты будешь музыкантом. Если бы я хотела разъезжать на здоровущем «универсале» и неизменно готовить к шести часам мясной рулет, то я бы вышла за такого, как мой отец.

Камилла: Билли временами делал подобные громкие и пышные заявления. Все это очень красиво звучало, поскольку он все же человек искусства. И он умел нарисовать красивую картину. Но он почти всегда устремлялся в какой-то полет фантазии. Я же ему частенько говорила: «Ау! Милый! Я здесь! Вернись ко мне, пожалуйста, на землю!»

Карен: Камилла знала Билли лучше, нежели он знал себя сам. Большинство женщин сказали бы: «Ну что, ты славно погулял-повеселился, но теперь у нас трое детей…», но Камилла любила Билли именно таким, каким он был. И я очень в ней это ценила.