Фактор "ноль" - Морис Дантек

Но с тех пор, как благодаря самолету и пылающей башне в мою жизнь вошла Люси Скайбридж, связность моего долгого тысячелетнего рассказа постепенно нарушилась.

В последние месяцы, в общем и целом, появилось всего лишь несколько параграфов, отрывочных фраз, афоризмов, слов, обретающих смысл лишь благодаря образующим их звукам, являющимся не только силлабической реальностью, но и волнами, заставляющими вибрировать струны инструментов, голоса, другие звуки, другие слова, стоящие рядом с четким глаголом. Поэзия?

Да почему бы и нет, в конце концов?

Я понимаю, что писать – это значит не имитировать позитивную реальность мира, а прорывать ее другой позитивностью, которую мир, вероятно, назовет негативностью, не понимая, что речь идет о квантовом скачке, скачке в магнитные реки и северное сияние.

В этом смысл слов, которые заклинают, которые будят во мне чей-то чужой голос.

В этом смысл Aurora borealis.

Оно было песнью Земли, но музыка его наэлектризовалась в Небе.

По радио передают мелодии кантри, канадскую поп-музыку, техасский блюз. Америка расчленена, каждая точка ее территории заключает в себе всю информацию карты. Территория – это природные явления, это движение волн, в Америке сама природа – бродяга.

Солнце за деревьями стало совсем желтым, небо сияет монохромной акриловой лазурью.

Вперед, пора опять пускаться в путь.

Или скорее пора опять отдаться во власть дороги.

Заправочная станция «Ирвинг» стоит в изоляции у обочины дороги, пересекающей густой сосновый лес. На сотни метров вперед не видно ничего, кроме нее. Сооружения из хрома и пластика сверкают, словно метеориты, только что упавшие среди деревьев.

Это целый город. Четыре бензоколонки, бакалейный магазинчик, прилавок с журналами, туалет, мастерская, алюминиевый гараж. В отдалении, у границы парковки, примыкающей к заправочной станции, даже стоит жилой домик.

Здесь должно быть три-четыре обитателя, включая старого индейца, заправившего мне машину, а потом тщательно пересчитавшего мои последние американские доллары.

Сегодня от места старта мы отъехали едва на сотню километров. Это треть маршрута. Я еду спокойно, позволяя себе чисто созерцательные остановки там, где пейзаж дает нам возможность послушать Песнь Земли и Неба, там, где из колючего терновника или из кленового массива возникает Красота. Я еще раз остановился на обочине пятисотой дороги, чтобы продолжить свои записи. Меня ничто не заставляет останавливаться, но и ничто не заставляет не останавливаться.

Я больше не беглец, я не собирающийся уходить alien, я не гонимый, я больше не дичь и не охотник. Я уже вне этого мира, отныне мной движут лишь силы инерции и гравитации звезд, я больше совершенно не сопротивляюсь, я уже убежал. Что могли бы они сделать теперь, даже если бы вдруг нашли нас?

Что могли бы они противопоставить способностям моего метамозга, вернувшего себе всю силу? Что могли бы они сделать с Материнским Кораблем? Что могли бы они сделать со своим собственным будущим?

Через несколько минут после полудня мы были в ста пятидесяти километрах от Лабрадор Сити. Я отметил, что мы проделали не больше половины пути до Черчилл Фоллс. Неспешность, казалось, сделалась нашей союзницей, она защищала нас от того, что люди в темных костюмах считают настоящим преследованием. Мы прибудем не только вовремя, мы прибудем синхронно. Обычная стратегия: ненадолго показаться в городе, затем покинуть городскую зону, отправиться прямо в горы.

Темнота упадет на нас тогда, когда мы затеряемся в высоком сосновом лесу. Мы растворимся в тайне Земли, мы растворимся в тайне ночи; тайны ночи и Земли растворятся друг в друге, растворив нас в себе.

И нам останется лишь ждать часа, назначенного Материнским Кораблем.

Нам останется лишь ждать света, который спустится с неба.

Нам останется лишь позволить забрать себя.

– А в вашем мире тоже есть террористы?

Странно. Скоро уже три года, как мы прячемся от людей и от их злодеяний, и только сегодня, в день Великого Ухода, она заводит разговор на эту тему.

Я издаю смешок, чисто рефлекторно:

– Нельзя так ставить вопрос, Люси.

– Да? А как тогда?

Я постепенно перестаю улыбаться:

– Наш мир и подобные «люди» совершенно не могут сосуществовать, это невозможно просто физически, если хочешь. Планетарные цивилизации либо выживают, становясь инструментом Благодати, либо уничтожают себя сами, более или менее быстро. Террористы не могут передвигаться со скоростью света. Ни скорость, ни свет не потерпят их. Они обречены ползать по земле в Аду, который они создают на своей собственной планете.

Малышка не ответила, но по тому, как расслабилось ее тело, я понял, что она испытывает не только облегчение, но и какое-то ясное, радостное, веселое понимание того, что разрушители башен и убийцы ее матери никогда не достигнут ничего прекрасного и вечного.

Я повернул к ней голову и одарил ее широкой улыбкой:

– Они останутся целоваться в горящем керосине. На долгие-долгие века. Надо, чтобы благотворительные неправительственные организации послали им чего-нибудь на черный день!

На этот раз мой смех взорвал тишину салона, как самолет-самоубийца, вернувшийся к тем, кто его послал.

Черчилл Фоллс. Река. Пороги. Водопады. Движущаяся вода в свете нашего последнего дня на Земле.

Черчилл Фоллс. Конечный пункт. Последний населенный пункт. Последние часы. Не доехав около дюжины километров до черты города, я в последний раз заливаю полный бак. Наличных больше нет? Ну и пусть, теперь это не имеет никакого значения. Они могут в одну секунду расшифровать мой банковский код, но я все равно всегда буду на шаг опережать их. Они, конечно, хорошие спринтеры, но выиграть у меня в шахматы не сумеет никто. Никто из людей, во всяком случае.

Солнце начинает свой медленный спуск к горизонту, когда перед нашими глазами появляется город. Горизонт отныне – часы, а не географическая линия, он отлично олицетворяет собой американскую природу, бродягу по натуре.

Около часа мы болтаемся по городу, пытаясь как можно лучше раствориться в потоке машин.

Я хочу быть уверенным.

Я хочу знать, здесь ли черные внедорожники.

Я хочу знать, добрались ли сюда люди в темных костюмах.

Я хочу, чтобы они добрались.

И я знаю, что они здесь.

Именно здесь.

На другой заправочной станции «Ирвинг».

Я обнаружил их.

Они меня заметили.

Час пробил. Горизонт перед нами.

Все наконец сошлось.

Они заметили меня в тот миг, когда я их увидел. Мы обнаружили друг друга одновременно, в одну и ту же секунду. Волны двух радаров столкнулись.