Спят курганы темные - Максим Дынин

моей части – на ломаном немецком это означает, что боеприпасы закончились. Правильно, конечно, было бы «keine Munition mehr», но мама обзывала меня занудой, когда я подобным образом поправлял ее немецкий… Как бы то ни было, факт остается фактом – патронов нема и не будет, другие уже отошли, а мы с Лехой довольно-таки долго прикрывали их отход. Посмотрим, получится ли у нас последовать их примеру, или нам лежать с простреленными коленями, а то и без «самого главного», в придорожной канаве. Хотя, как говорится в анекдоте, эти «азовцы» такие затейники и, вне всякого сомнения, придумают нам еще более болезненную смерть…

Впрочем, у меня остался еще пистолет с тремя патронами – на нас с Лехой, да и на самого борзого из наших неонацистских «небратьев» вполне хватит. Жить, конечно, хочется, но лучше уж уйти так – с музыкой и песнями.

Помнится, что говорил Штангист, бывший взводный, погибший пару дней назад, на мой вопрос, почему он – вполне себе успешный бизнесмен, хозяин сети фитнес-клубов – пошел в ополчение. «Это потому, что я хочу жить». Я пришел в недоумение – если хочешь жить, оставайся в тылу. Или отправляйся хоть в Киев, хоть в Ростов. Но он мне ответил, что хочет «не пресмыкаться, а именно жить. Пусть недолго». И, как мне кажется, он абсолютно прав.

Конечно, для человека верующего самоубийство – страшный грех. Но я помню, что сказал отец Борис, священник из одного из донецких храмов, недавно отпевавший двух наших товарищей. Один из них, мой приятель Вася, застрелился, чтобы не попасть в плен к «азовцам». А другой, которого я даже не знал, сдался живым, и его изуродованное тело «навозы» выбросили у наших позиций. Один из наших «блюстителей веры» тогда спросил, почему он отпевает самоубийцу, на что тот ответил, что вынужденное самоубийство с точки зрения церкви таковым не является.

И прав был Штангист – так ярко, как за последние несколько дней, я никогда до того не жил, и могу и уйти, если надо. Вот только лучше будет сделать это как можно позже, ведь у нас каждый воин на счету.

– Таки бросаем «максимку»? – спросил со своим непременным одесским выговором Ваня, мой второй номер.

– Ну уж нет. Бегом, твою мать!

Конечно, тянуть за собой пулемет на колесном лафете – то еще приключение. А иначе нельзя – можно, конечно, было бы его понести вдвоем, он весит со станком чуть более шестидесяти килограммов. Но я уже один раз случайно дотронулся, всего лишь на мгновение, до ствола во время боя – не этого, первого, где я был пулеметчиком – до сих пор волдырь на пальце на том самом месте. Хорошо еще, что на мизинце.

К счастью, укропы так и не пошли в атаку – отбил им мой «максик» желание, когда в начале боя положил с десяток супостатов. Мы беспрепятственно проскочили до второй лесополосы, где увидели разбитую миной повозку с боеприпасами, а рядом с ней – моего тезку, Леху Немцова, с развороченной грудью. Я проверил на всякий случай пульс – его не было. Времени похоронить его по-человечески попросту не оставалось – я высыпал патроны из ящика в холщовую сумку, повесил ее на плечо, и мы засеменили дальше.

А еще минут через пятнадцать я вышел к своим. Ребята лихорадочно окапывались, и я присоединился к ним. Да, битву за гребень Саур-Могилы мы проиграли. Но не войну.

7 августа 2014 года. Сауровка на Саур-Могиле. Командер-лейтенант Питер Тарас Фрэнк, специальная группа «тюленей» ВМФ США

– Простите, я плохо говорю по-украински, – заблеял командир «азовцев». – Можно по-английски или по-русски?

Конечно, английский его был всяко похуже, чем мой русский. Но ладно, пусть лучше так, чем эта с детства ненавистная москальская мова, которую мне пришлось учить в преддверии командировки на родину предков. И я ответил по-английски:

– Хорошо, сэр, – хоть его чин был и повыше моего, и мне пришлось титуловать его «сэром», я вложил в интонацию всю издевку, на которую только был способен. – Покажите мне на карте, где, по вашим данным, держат этого поляка и его приспешника.

Панкратов склонился над картой и показал мне на небольшое село в нескольких километров от нашего местопребывания.

– Если хотите, сэр, то можно будет прогуляться на наш НП у вершины – только это небезопасно, сепары то и дело стреляют, причем довольно метко.

– Не сепары, а кацапы. Да, необходимо будет сходить понаблюдать. Но лучше это не оттуда, а с какого-нибудь лесистого участка, чтобы хорошо была видна та сторона гряды. Есть такая точка?

– Так точно, сэр, есть!

Мне, конечно, это обращение от вышестоящего по званию не полагалось, но я его не поправил – все-таки здесь я «белая кость», человек из самой что ни на есть Америки, а еще представитель титульной нации на Украине – простите, теперь принято говорить «в Украине», чтобы не как у москалей. Подумать только, у них тут и командир москаль, и человек из их балагана, якобы соответствующего нашей ФБР – тоже кацап. Ничего, когда наши победят, я надеюсь, что всем им будет «чемодан-вокзал-Москва». Это если они этого еще заслужат. А если нет, то каждому москаляке по гиляке. Бабам, детям, старикам – без разницы, главное, чтобы они не портили нашу чистую славянскую кровь своей угрофинской.

Я всегда считал, что мой дед, Петро Франчук – именно в его честь меня и назвали – воевал с Советами в составе дивизии СС «Галичина». И, как большинство «воякив» этой дивизии, сдался в плен англичанам под Юденбургом в Австрии пятого мая 1945 года. В Америке он был активным членом «Братства ветеранов 1-й дивизии Украинской национальной армии», как «Галичина» стала официально именоваться с 24 апреля 1945-го, дабы скрыть свою принадлежность к СС. Зря, как мне кажется – СС были элитными частями вермахта, и все, что рассказывают об их якобы «преступлениях» – выдумки москалей и евреев[41].

Но в самом начале семидесятых, по рассказам бати, мой дед неожиданно для всех поменял фамилию для всей семьи с Franchuk на Frank и перебрался, по рекомендации одного старого знакомого из «Братства», в городок на юго-западе Флориды, где находилась украинская колония. Позднее мой отец женился на дочери этого знакомого – тоже бывшего «вояки» из «Галичины», Ярослава Шкуряка, – а через год у них родился я.

Меня поразило, что дед Ярослав очень не любил рассказывать о войне, более того, по его словам, «Галичину» русские разбили без особого труда у Бродов,