Последний подарок - Майкл Бирн

Лишь одно он не мог взять в толк. Столько денег потрачено на книги – и ни одного телика в доме. Погружаясь в сон, Булли пытался представить место, где нет телевизора – на дне глубокой темной пещеры без электричества, – ведь даже в тюрьме заключенным разрешают что-нибудь смотреть.

02 дня 06 часов 10 минут

Второй раз за три дня Булли, проснувшись, уперся взглядом в смотревшую на него девочку. И хотя эта была старше, она, как и его сестренка, вскрикнула, увидев Джек.

Булли подпрыгнул на кровати и свалился на пол. Когда он вскочил на ноги, девочка уже исчезла, а в дверном проеме появился мужчина.

Мужчина кого-то ему напоминал. Но кого – он не мог вспомнить. Потом сообразил, что это человек с фотографии, папа. Булли никак не удавалось оправиться от замешательства. Его не покидало ощущение, что он проспал почти целый день. Потерял целый день. Он злился на себя. День давно начался и благополучно подходил к концу. Это все равно что разменять крупную банкноту. Разменял – считай, потратил.

– Я… – Булли хотел произнести «я уже ухожу», но опыт подсказывал, что лучше просто взять и уйти без лишних слов. Он метнулся к двери. Мужчина не стал ему препятствовать: спокойно пропустил, а затем закрыл за ним дверь. На полпути вниз Булли опомнился, сообразив, что Джек осталась в комнате.

– Выпусти ее! – Он слышал, как Джек бросается на дверь, в отчаянии скребет лапами и лает.

– Что привело тебя сюда, мальчик? Ответь, и я ее выпущу.

Булли снова стал подниматься наверх, на ходу вытаскивая нож. Гнев кипел и бурлил в нем, раскачивая его, как дешевый чайник.

– Джон! Пусть уходит, слышишь? – раздался внизу голос женщины, мамы. Рядом с ней стояла девочка с длинными волосами, собранными в неопрятный узел.

Булли возился с лезвием, но открыть его не мог: ночью он сломал ногти, а край большого лезвия был слишком жирным и влажным.

– Эй, не глупи. Убери это, мальчик, – произнес мужчина спокойным голосом, каким обычно говорят учителя. Булли не понравилось, что его называют мальчиком.

– Джон, у него нож! – Булли глянул с лестницы вниз. Рядом с женщиной теперь стоял ее сын. Он был старше Булли и крупнее, в джинсах и футболке – загляденье прямо, как из магазина.

Девочка стала подниматься по лестнице. Булли это нервировало, поэтому он взмахнул перед ней ножом с нераскрытым лезвием, словно хотел сказать, что ей тут ничего не светит. И сделал еще несколько шагов вверх, к ее отцу.

– Джо. Стой на месте. Алекс, дай телефон!

– Батарейка села!

– Так принеси стационарный!

– Отдайте мою собаку, – потребовал Булли. Он теперь стоял на лестничной площадке совсем рядом с мужчиной и запросто мог бы его ударить. – Отдайте мою чертову собаку. Сейчас же.

– Успокойся, мальчик. Успокойся, ладно? – попросил мужчина. В его чертах сквозил страх, который передался и Булли, словно он увидел промелькнувшее в окне лицо. Пытаясь понять, что напугало мужчину, он взглянул на свою руку и увидел, что лезвие чудесным образом раскрылось. Булли не помнил, как он это сделал, но теперь убрать лезвие он уже не мог.

– Отдайте мне… – произнес он, но потом гнев испарился, и его бросило в жар. Он чувствовал себя опустошенным. Неожиданно Булли в сотый раз вспомнил, что потерял мамину открытку и никогда больше не услышит ее голос. Рот его скривился, в глазах защипало, и мальчик слишком поздно сообразил, что сейчас расплачется.

02 дня 08 часов 06 минут

После того, как Джек выпустили из комнаты и Булли перестал плакать, а Джек – клацать зубами, лаять и рычать, мужчина протянул руку. За ножом, подумал Булли. Но тот взял его другую руку, левую, и пожал ее.

– Меня зовут Джон, – представился мужчина скороговоркой с забавным акцентом. Каждое слово он произносил так, словно оно означало для него что-то особенное.

Булли усадили за стол, налили чаю. Он сильно проголодался. К нему пододвинули сахарницу, и с каждой ложкой сахара, которую он клал в чашку, улыбки хозяев дома становились все шире. Женщину звали Рози. Булли подумал, что она выглядит старовато: волосы кудрявые, но поблекшие и обвисшие. По ее словам, они только что вернулись из-за границы, из Италии, навещали какую-то Сиену[25].

– Извини, – сказала она, обводя взглядом кухню, – что так грязно. Мы уезжали в такой спешке. – И Булли с удивлением понял, что она извиняется перед ним за беспорядок в доме.

Его спросили, сколько ему лет. Булли машинально ответил: шестнадцать. Парень, Алекс, фыркнул – не поверил. Он бездомный? Булли кивнул, хотя сам он о себе говорил, что просто ночует на улице. Давно? Он не сказал – не хотел, чтоб они подсчитали точное количество дней, а то вдруг окажется, что это слишком много, и они сообщат в полицию. Что с ним случилось? Он остался без ночлега, объяснил Булли, потерял обувь и куртку. Он умолчал про Дженкса и мертвеца, а также про свой выигрыш. Может, он хочет позвонить кому-нибудь, маме и папе, сообщить им, что жив и здоров? Булли лишь пожал плечами: не то чтобы он не хотел – просто звонить было некому.

В конце концов Рози заявила, что он должен остаться у них на ужин. Булли не ответил ни «да», ни «нет», и его усадили за стол есть ризотто. На вид оно напоминало густую рвотную массу, но оказалось довольно вкусным. Булли быстро умял свою порцию и снова засобирался, чтобы уйти, но хозяева продолжали разговаривать с ним, задавать вопросы. Булли изумлялся: как же им удастся доесть свой ужин, если они все время болтают? Как можно во время еды то и дело поднимать глаза от тарелки?

– Можешь остаться переночевать, если хочешь, – предложил Джон. Булли заметил, что при этих словах лицо Алекса, убиравшего со стола грязные тарелки, окаменело, словно застывшие остатки ризотто.

Чуть раньше он слышал, как тот спорил с отцом: «Что бы ты ни говорил, папа… Он залез к нам в дом… Уничтожил мамино лаймовое дерево… И почему мой скейтборд оказался в комнате Джо? Ему нельзя доверять… Надо вызвать полицию, вдруг он что-нибудь натворил…»

Ему Алекс тоже не понравился. Он не мог бы точно сказать, что его отталкивало в этом парне – не только его рост, сила, одежда, но и то, как он держался и двигался, словно был здесь главным.

– Ладно, – согласился Булли. Он проспал целый день, но отдохнувшим себя не чувствовал: во всем теле ощущались тяжесть и ноющая боль. В любом случае, в доме спать лучше, чем в каком-нибудь сарае. А если пораньше встать, у него еще останется целых два дня.