Ночь сурка - Инна Бачинская

— Почему он не лает? — спросил Федор. — Воспитание?

— У него удалены голосовые связки, — сказала Саломея Филипповна. — Прибился к нам в городе, голодный, ободранный. Что-то случилось, может, хозяин помер, вот его и выгнали. А на улице жить не научился. Пришлось взять, жалко.

— Удалены голосовые связки? Зачем?

— Зачем? Чтобы молчал. Не знаю, зачем. Может, сидел при больном, не хотели, чтоб беспокоил. Не знаю.

— Что Андрей помнит? — спросил Федор. — Я не хотел спрашивать…

— Ничего. Он не помнит даже, что ехал на машине. Как зовут, не помнит. Аварии не помнит, не мог понять, что с ним случилось… не помнит Гнезда, не помнит людей. Я спрашивала уж и так и этак. Нужно ждать. А ты что-нибудь нашел? Две души погубленные и ничего?

Федор пожал плечами…

…Никита сунул Федору листок с адресом сайта, сказал, милости просим, и Федор отбыл…

Гнездо, казалось, погрузилось в глубокий сон. В доме было печально и сумрачно, в окнах лиловели ранние зимние сумерки. Дядя Паша впустил Федора — вид у него был мрачный, в руках — ружье; спросил:

— Ну как, узнал что? Что она говорит?

Федор покачал головой и, в свою очередь, спросил:

— Как обстановка, дядя Паша?

— Как на зоне. Караулю. Дай им волю, всех поубивают, душегубы! Петя Смешко приходил, обмерил их… это наш плотник, к завтрему изготовит. И на погосте все устроят. Он же и кресты сделает. Даст бог, схороним послезавтра, успеем до Нового года. — Он вздохнул и покачал головой. — Что делать будем, Федя?

— Хочу поговорить с ними.

— Свидетель нужен?

— Спасибо, дядя Паша, пока не нужен. Я сам.

— Ну, смотри. В случае чего, шумнешь.

…В их комнате было темно. Иван храпел на кровати, завернувшись в плед; на полу валялись пустая водочная бутылка и захватанный нечистый стакан. Федор постоял посреди комнаты, испытывая странное чувство нереальности, хождения по кругу, повторяющегося дня сурка — начиная с храпящего ночью Ивана и момента, когда они с дядей Пашей обнаружили задушенную Марго в кресле, где накануне сидел гипсовый идол. Ему пришла в голову мысль о том, что мертвая Марго заменила собой разбитую куклу, Марго-дубль, и что события в Гнезде стремительно развиваются, подчиняясь некоему алгоритму, с периодическими повторениями, с выпуклыми кругами или циклами, вполне цельными и завершенными. В круге первом имели место исчезновение журналиста и слишком бурная реакция Рубана; смерть собаки; пропавшие письма; гробовая тишина в ночном доме — никто ничего не слышал и не видел, и тем не менее шорохи и шаги; убийство Зои и то, что убийца зачем-то посадил ее у ног гипсовой куклы, белый шарф и горящий шандал на полу.

В круге втором: драка Ивана и Миши и разломанная гипсовая кукла; храпящий Иван; тишина и темнота в доме, отсутствие свидетелей — опять никто ничего не слышал и не видел; убийство Марго, и то, что убийца зачем-то посадил ее в кресло гипсовой куклы… освободившееся кресло; белый шарф… тот же, и два горящих шандала, один из комнаты-усыпальницы.

И тут возникает вопрос: как они соотносятся, эти циклы-круги? Как взаимосвязаны? Или не взаимосвязаны вовсе?

Два убийства и Рубан на пороге вечности, выживет ли… Возможно, так и было задумано? Если это финал, то кому выгоден? Что получит в результате убийца? Или убийцы?

Выбиваются из ряда письма… зачем их взяли? Или нужно спросить: зачем их написали? И где тот, кто написал? В Гнезде? А кто взял мобильник Марго? Чего не сказал Рубан? Собирался, но так и не решился.

Он стоял посреди комнаты; за окном догорал закат — в его свете толстая физиономия спящего Ивана напоминала лик херувима с полотен старых мастеров.

— Ладно, — сказал себе Федор, — Андрей Сотник жив и если придет в себя, то скажет, кто. Спасибо и на этом.

Он достал из тумбочки бутылку белого мускатного шампанского и вышел, негромко прикрыв за собой дверь. «Хеннесси» и шампанское — подарок хозяину дома к юбилею…

…Он негромко постучался. Вспомнил, как стоял здесь ночью… много воды утекло с тех пор.

За дверью раздался шорох, и неуверенный голос произнес:

— Кто?

— Елена, это Федор. Пришел в гости, примешь?

— Сейчас!

Федор услышал грохот — похоже, там что-то упало, — и дверь отворилась. Елена была не похожа на себя — осунувшаяся, с гладкой прической, без грима и украшений; зябко куталась в шаль.

— Заходи, Федор. Молодец, что пришел, а то я совсем…

Она посторонилась, и Федор вошел; поднял с пола упавшее кресло.

— Я, наверное, сошла с ума! — сказала Елена. — Боюсь даже свет зажечь, чтобы меня не увидели через окно — занавески здесь тонкие и прозрачные. Баррикады устраиваю. Сижу, прислушиваюсь к шорохам за дверью, и мурашки по спине. Смешно?

— Скорее грустно. Это для поднятия духа. — Он протянул ей шампанское. — Подарок.

— Спасибо! — Она слабо улыбнулась. — У меня есть цукаты, тоже подарок… был.

Голос ее дрогнул, и она замолчала. Федор понял, что цукаты предназначались Марго. Федор уселся в кресло, Елена примостилась напротив, на диване.

— О чем ты хочешь поговорить? Ты же по делу, правда? — Она смотрела на него заплаканными глазами. — И что самое ужасное… знаешь? То, что нельзя убраться отсюда. Уйти нельзя. «Титаник» тонет, и мы все тонем вместе с ним. Идем на дно. Журналист, Зоя, Марго, Рубан с его давлением и сердцем… Кто следующий? Я? Наташа-Барби? Какая-то страшная обреченность…

— Елена, ты давно знала Марго?

— Не очень, лет пять. Она работала у нас в театре сначала билетершей, потом костюмером. Я сразу обратила на нее внимание… она была необычной! Ты же видел ее… Внешность, одежда… у нее было прозвище Марсианка. Вообще-то она Мария, но называла себя Марго.

— У нее была семья?

— Ее воспитывала тетка, потом она ушла из дома, училась на закройщицу, жила в общежитии. Всю одежду шила своими руками. Наши театральные дамы нанимали ее привести в порядок гардероб. Она любила театр, сидела на всех репетициях…

— Что она была за человек? Характер, привычки?

Елена пожала плечами, задумалась.

— Характер? Она была невзрослая… как ребенок, не понимала, что можно, а чего нельзя… детства много.

— Например?

— Например… Прима как-то отчитала ее за платье, Марго была виновата… так она ей на лобовое стекло приклеила афишу, намертво, едва отодрали. Я ей говорю: ты что, с ума сошла, а она смеется. Наш электрик за ней бегал, надоедал, так она его в гримерке заперла, просидел до утра. Любила разыграть по телефону, сообщила как-то про перенос репетиции, никто не явился. Главный бесился, орал, топал ногами… такая была девушка. Она не боялась, понимаешь? С перекосом на всю голову, безбашенная, но забавная.