Лабиринты веры  - Эллен Грин

Клэр умерла почти месяц назад, но Мари не тосковала по сестре. Во время молебнов, или месс, или во время чаепития на кухне бывали мгновения, когда она, не подозревая, что плачет, обнаруживала слезы у себя на щеках. Все случилось слишком неожиданно, и Мари, по правде сказать, продолжая перебирать в уме реальное положение дел, видела лишь отдельные детали и куски. Вся картина в целом представлялась слишком огромной, чтобы ее можно было охватить одним взглядом.

Маленькое семейство Лавуазье-Сондерс и раньше было малочисленным, а теперь стало еще меньше. Мир Мари сжимался вокруг нее, и чем быстрее он сжимался, тем отчетливее она понимала, что он представляет собой отвратительный хаос. Анаис давно изолировала себя от этого мира, отодвинувшись от него и не проявляя к нему интереса. Да, иногда ее эмоции выплескивались наружу, но в целом она тратила свое время лишь на общение с кланом Лавуазье и уход за садом, больше ни на что. Потеря дочери, без сомнения, стала для нее катастрофой, но свое горе Анаис накрепко заперла в сердце.

И вот сейчас ушла и Ава… Мари упала на кровать Клэр, гадая, лежал ли в ней кто-нибудь после смерти сестры. Простыни были прохладными и мятыми, такими, какими, вероятно, их оставила Клэр. Распростершись на кровати, Мари всхлипнула. Затем перекатилась на бок, зарылась лицом в подушку и дала выход накопившейся за месяц тоске.

Закончив, она осознала, что перед ней стоит неразрешимая проблема. Убрать дом, а потом продать его. Подать запрос о возвращении во Францию, поближе к Анаис. Опыт, приобретенный в Соединенных Штатах, был наполнен ужасом, бегством, ложью, убийством, скандалом, обидой. Поначалу неразбериха, всплеск адреналина действовали на нее возбуждающе, как наркотик. Через несколько лет это стало утомлять и злить. А к концу почти свело ее с ума.

Мари через голову сняла свитер и, сложив его, повесила на спинку стула. Гардеробная Клэр была забита – Ава так и не удосужилась начать разбирать вещи. Мари была рада этому. Ей почти казалось, что в любую минуту в комнату стремительно войдет сестра… Она провела пальцами по одежде, висевшей на плечиках; там не нашлось ничего подходящего. Вздохнув, подошла к туалетному столику. Духи, щетки для волос. Выдвинула один ящик и увидела уголок блокнота, выглядывавший из-под сложенной рубашки.

Страницы были заполнены мелким почерком где-то по-английски, где-то по-французски. Собрание случайных мыслей. Мари почувствовала, что у нее увлажнились глаза. Она быстро переворачивала страницы, очарованная почерком, чернилами и тем временем, что ушло на каждую запись. Создавалось впечатление, что буквы, выписанные одной и той же черной ручкой, вплетаются друг в друга. Мари перестала листать блокнот; ей захотелось узнать, что же владело сознанием сестры в последние месяцы перед смертью. Она провела пальцем до конца страницы.

«Вчера вечером Ава вернулась домой поздно. То, как она смотрела на меня, меня снова ужасно расстроило. Злится, что мы живем здесь, что ее постоянно осаживают. У нее в руке был тот старый полароидный снимок дома, и она требовала от меня информации о Куинне, которой у меня нет. Надо было бы прилагать больше усилий, чтобы защититься, но я не могу. Я так устала, и здесь я не чувствую себя в большей безопасности, чем где-либо. Только на этот раз я не знаю, откуда идет угроза. Изнутри моей собственной семьи? Мне нужна maman».

Мари прочитала запись снова и снова, чтобы удостовериться, что она все поняла правильно. Ава знала о полароидном снимке дома Оуэнсов еще до смерти Клэр. Она нашла его совсем не в коробке, как утверждала…

Следующая запись была на другую тему, и об Аве или фотографии речи не было.

Мари закрыла блокнот, силясь понять, что из этого следует. Ава сказала, что рылась в вещах Клэр после ее смерти и нашла в чуланчике, в коробке, ту фотографию и детскую одежду. Тут, мол, ею завладело любопытство, и она отправилась к дому – так и не объяснив, каким образом ей удалось установить местонахождение дома с нечеткой фотографии. В тот день, по возвращении из Честнат-Хилл, девчонка была как в огне. Задавала вопросы. Но она знала о фотографии как минимум полгода до того дня. Возможно, она бывала в том доме и раньше. Может, Ава проверяла ее? Хотела выяснить, что она знает? Возможно ли такое?

Мари схватила блокнот и прочитала последнюю запись, сделанную в ночь перед смертью сестры.

«Aux grands maux les grands remèdes. Que faire?»

В свободном переводе это означало: «Чрезвычайные времена требуют чрезвычайных мер. Что делать?»

Мари закусила нижнюю губу, и так красную и саднящую. Она часто так делала, когда была чем-то расстроена, встревожена. Она не отдавала себе отчета в том, что ее губа кровоточит уже три дня.

– Menteur, – прошептала Мари. – Ава, а ты лгунья.

Рассел остановился перед маленьким желтым бунгало и перевел дух. Надо было тщательно обдумать свой следующий шаг. За весь день ему так и не удалось добраться до Авы. Что, если тот, кто пытался сбить его, расправился и с ней? Если Рассел подаст ее в розыск или начнет обзванивать больницы, ему придется придать расследованию официальный статус – и выложить всю информацию о фотографии и о ее связи с двойным убийством пятилетней давности. Сокрытие важных улик в уголовном расследовании, воспрепятствование действиям прокуратуры и отправлению правосудия – это лишь малая часть всего того, что ему могут вменить в вину из-за глупости и малодушия, которые и побудили его ввязаться в эту историю. Наверное, предпочтительнее подпасть под судебное преследование, чем выглядеть полным идиотом, над которым все смеются, – ведь у него даже нет того полароидного снимка дома, чтобы представить его в качестве улики, да и, напомнил он себе, он никогда его не видел.

Слабак он, повелся на прекрасные зеленые глаза…

Рассел даже не открыл дверцу машины, когда за стеклом появилась физиономия Джоанны, радостная и испуганная одновременно.

– Приехали, – пробормотал он. – Вершина моей карьеры. Вот мой верный помощник в расследовании убийств и пропаж.

Джоанна открыла дверцу «Джипа».

– Господи, ты опоздал… Быстро в дом. Я сварю кофе.

Вчера, размышляя над тем, что делать, Рассел взял телефон и набрал номер, не обращая внимания на то, куда именно звонит – в прокуратуру, чтобы сообщить, что он тут нагородил, или Джоанне в суд. Между номерами разница была всего в две цифры. Когда на другом конце прозвучал голос Джоанны, он понял, что принял решение, по сути, не принимая его.

Ее дом находился в Хаддон-Тауншип на Сентер-стрит. Снаружи он был чистенький и незатейливый, поэтому Рассела удивило, что внутри дом весь заставлен безделушками и завален подушками. Джоанна заранее освободила пространство для того, чтобы они могли поговорить, и Рассел покорно сел туда, куда было указано.

– Так что мне нужно делать? – спросила она, наливая кофе в бумажный стаканчик. Улыбнулась. – Я специально запаслась стаканчиками, потому что знала: ты вылетишь отсюда через две минуты после того, как дашь мне задание.