Большая телега - Макс Фрай

Друг мой, поразмыслив, соглашается: да, в таком деле лучше перестраховаться.

Мы лежим на теплых деревянных лавках, украшающих своим присутствием единственный перрон центрального железнодорожного вокзала города Валбжиха. Согласно расписанию, электричка, способная увезти нас во Вроцлав, должна была прибыть еще полтора часа назад. А другая электричка, до неизвестного нам города Клодзко, сорок минут назад. А экспресс, следующий в славный город Лейпциг и за каким-то чертом делающий здесь остановку, полчаса назад. Скорее всего, все это пустые обещания, мало ли что сулит расписание, верить полустертым буквам и цифрам, написанным от руки на мятом листе бумаги, — безумие; верить надо своим глазам, а они хором говорят нам, что центральный вокзал города Валбжиха совершенно не похож на место, где хотя бы изредка останавливаются поезда, сюда и люди-то, наверное, уже много лет не заглядывали, даже бродяги подыскивают для ночлега более обжитые и уютные места. Никаких поездов здесь нет и никогда не будет, это нам обоим совершенно ясно, но в открывшемся нам знании нет и намека на печаль, мы веселы и безмятежны, как и положено странникам, а лежать на теплых деревянных лавках в финале почти бесконечно долгого дня так приятно, что ну их к черту, эти поезда, это же, в случае чего, подниматься придется, а потом…

Чувствую, что еще немного, и я засну, а заснув, растаю в лучах заходящего солнца, темной лужей растекусь по перрону, прольюсь на шпалы, впитаюсь в рассохшееся дерево, досыта напою разросшуюся среди рельсов траву, и только тогда, чтобы прогнать сон, говорю, с трудом разомкнув налившиеся сладким дремотным свинцом губы:

— Все дело в том, что над этим вокзалом…

— …несомненно тяготеет ужасное проклятие, — подхватывает мой друг, и на этом месте мы оба начинаем хохотать, громко, взахлеб, как бывало в детстве, когда остановиться совершенно невозможно и всякая попытка успокоиться только подливает масла в огонь. И, похоже, вместе с нами смеется кто-то третий, во всяком случае, поначалу нам кажется, что это именно смех, тихий, глухой и очень далекий, а потом звук понемногу нарастает, становится громче и отчетливей, и мы наконец понимаем, что это приближается поезд.

Для человека, который считает, будто ему остро не хватает одиночества, есть предельно простой способ его достичь.

Да ну тебя, в какую, к чертям собачьим, «пустынь», я о нормальном человеке говорю, а не о персонаже древнейшей мыльной оперы, которая за давностью лет обрела статус священного текста. «В пустынь» нынешний отшельник поедет на специально арендованном джипе, с трехкилограммовой фотокамерой и группой других искателей приключений, покоя и воли по сходной цене.

Мой вариант проще и дешевле, а эффект дает неописуемый. Достаточно приехать в пять утра в незнакомый город. Это всё.

Да ну, какая разница. В любой город, где у тебя ни дома, ни родни, ни друзей, ни даже любимых заветных местечек, зато наугад заказан отель, куда до полудня соваться бессмысленно. Ну вот, могу рекомендовать Варшаву, лично опробовал, получил по полной программе. Но, в общем, любой чужой город в пять утра — та еще пустынь.

Вот прикинь, ты, толком не проснувшись, выходишь в пять утра из поезда или автобуса, идешь по перрону до ближайшей скамейки, прикуриваешь, тут же с отвращением выбрасываешь сигарету и думаешь: «Ладно, я приехал, что дальше?» Нет ничего лучше, чем своевременно поставленный вопрос, потому что дальше — ничего. А еще дальше — что-нибудь, но это потом, а в пять утра любое «потом» все равно что «никогда», это такое совершенно особое чувство, пока не попробуешь, не узнаешь.

Не следует переоценивать свои силы и совершать такую поездку, скажем, в ноябре. Возможно, есть экстремалы, готовые к столь острому переживанию, но я бы не рискнул, и тебе не советую, и вообще никому. Слишком уж холодно и темно. Кроме всего, чрезмерные страдания отвлекают от одиночества, холод — самый назойливый компаньон из всех, кого я знаю. А вот, скажем, июнь — в самый раз. Чтобы к пяти утра солнце уже взошло и светило с азартом, свойственным ему в начале лета… Это тебе только кажется, что поднимает настроение. Нет. Нет.

И вот стоишь ты, весь такой из себя прекрасный и наполненный смыслом на залитой солнцем пустой платформе станции Варшава-Центральная. А напротив стоит кофейный автомат, бессмысленный и уродливый с виду, зато до краев наполненный горячими напитками. Эта дурная железяка, имей в виду, твой единственный друг и брат на ближайшие несколько часов. Потому что эспрессо в лобби отеля «Мариотт», на который ты наивно рассчитывал, можно получить вовсе не круглосуточно. А, совершенно верно, с восьми. И киоск информации, где можно добыть карту города, тоже с восьми. А все остальное откроется еще позже, и в отеле тебе, не забывай, до полудня делать нечего, поэтому я очень надеюсь, что у тебя в кармане найдутся монетки для кофейного автомата. У меня были, я запасливый. А то даже не знаю, кто бы сейчас тут с тобой разговаривал.

Теплый картонный стаканчик в руке — это прожиточный минимум. Без него можно совсем пропасть, а так только крыша съедет понемногу от бессонницы, солнечного света и тотального, восхитительного в своем совершенстве одиночества. Одиночество — это ведь не просто отсутствие спутника жизни или собеседника, такое-то удовольствие нараз себе можно организовать, достаточно надолго отключить телефон, запереться в своей комнате или в рабочем кабинете или, не знаю, на дачу уехать, все по-разному выкручиваются, но, в целом, ничего сложного.

Настоящее одиночество — это, во-первых, когда человеку некуда пойти, но вышесказанное и без меня известно всем пострадавшим от великой русской литературы девятнадцатого столетия. А во-вторых, одиночество — это еще и отсутствие сервиса. В смысле, услуг, которые нам могут предоставить другие люди. Для полноценного одиночества нужны закрытые кафе, магазины и входы в метро, неподвижные трамваи, пустые киоски и одно-единственное такси на стоянке, водитель которого уснул, неестественно запрокинув голову, так что, поглядев на его бледный профиль, заострившийся нос и громадный кадык, пятишься на цыпочках, от греха подальше, так и не рискнув проверить, жив ли бедняга. А даже если жив, ехать-то все равно некуда, отель — после полудня, на часах пять пятнадцать, самое время вернуться к кофейному автомату за следующим картонным стаканчиком, достать из кармана сигарету, закурить, на этот раз с удовольствием, отправить домой sms: «Доехал, все в порядке» — и убрать телефон подальше, не рассчитывая на скорый ответ. Какой может быть ответ в пять семнадцать… нет, уже восемнадцать утра.

А потом ты наконец выходишь на улицу и идешь, куда глаза глядят, потому что города совершенно не знаешь, а карту можно получить только в восемь, но дождаться восьми не поможет даже кофейный автомат, в пять девятнадцать утра единственное спасение — идти, не разбирая дороги, все равно куда, потому что — ну ведь действительно все равно, в кои-то веки, лишь бы время убить. Это, кстати, тоже непременное условие настоящего одиночества, когда есть чем заняться, его не прочувствуешь как следует.