Посмертный образ - Александра Маринина

– Зачем?

– Что – зачем? – не понял Шалиско.

– Зачем она вам это сообщала?

– Чтобы я туда позвонил.

– Зачем вы должны были звонить ей в гостиницу?

– Ах это! – Шалиско усмехнулся. – Да это жевсе розыгрыш, создание имиджа. Неужели вы сами не поняли?

– Представьте себе, не понял, – холодно ответилКоротков. – Я жду ваших разъяснений, желательно правдивых.

Глаза Шалиско мгновенно превратились в льдинки, лицоокаменело.

– У вас нет оснований ни в чем меня подозревать. Ипо-моему, я вас еще ни разу не обманул. Во всяком случае, на лжи вы меня покане поймали. Так что выбирайте выражения, будьте любезны.

Коротков понял, что непростительно расслабился, выбралнеправильный тон и отпугнул собеседника. Или насторожил? Но он так устал, и такболит голова…

– Прошу извинить, – примирительно произнесон. – Но разъяснения ваши все равно нужны.

– Ладно, – Шалиско смягчился. – У нас сАлиной был роман, но очень давно, она еще в музыкальной студии снималась. Романтакой, знаете ли… Одним словом, не очень страстный. Алина была холодновата длястрастей. Расстались мы друзьями. И вот однажды Алина мне говорит: «Паша, а я,оказывается, много потеряла, перестав встречаться с тобой». Выяснилось, что ейкто-то сказал, дескать, у настоящей звезды должны быть постоянные поклонники,которые домогаются ее внимания и осыпают цветами. А у начинающей звезды, таксказать восходящей, должен быть хотя бы один. Понимаете, я очень красиво за нейухаживал, цветы там, подарки всякие, встречания-поджидания и все такое. Ну, мыс ней посмеялись, конечно, и я предложил в память о наших нежных отношенияхпомочь ей с имиджем звезды. Периодически приходил на студию, где шла съемка, сбукетом. Обязательно подарки ко дню рождения и ко всем праздникам. А когда онакуда-нибудь выезжала, я обязательно звонил в гостиницу и требовал ее номертелефона. Мне его, конечно, не давали, не зря же она меня в «черные списки»вносила, но зато все знали, что Павел Шалиско страдает от неразделенной любви,а Алина Вазнис изнемогла от его ухаживаний. Вот и все.

– Вы можете хоть как-нибудь подтвердить свой рассказ?

– Да как же? – развел руками Шалиско. – Нуразве что тем, что моя жена об этом знает. Она была знакома с Алиной. Вы жепонимаете, в наше время ничего просто так не делается. Я в интересах Алиныиграл роль назойливого поклонника, а Алина за это подбрасывала моей женематериал для заметок. Светские сплетни, новости со съемочных площадок и такдалее. Жена моя в газете «Вечерний клуб» работает.

«Так он еще и женат», – удрученно подумал Коротков.Нет, на роль несчастного отвергнутого любовника, убивающего невернуювозлюбленную, Павел Шалиско никак не тянул. Как сказала бы Аська, ну просто нив одном глазу. А такая версия была хорошая!

– Юра, – услышал он за спиной голосКаменской, – подойди сюда, пожалуйста.

Коротков тяжело встал со стула и подошел к ней. Один изящиков стола, возле которого стояла Настя, был выдвинут, и Юра увидел толстуютетрадь в клеточку в дерматиновой коричневой обложке. В мгновение ока Шалискооказался рядом.

– Что вам нужно в моем столе? – сердито спросилон.

– Это ваша тетрадь? – спросила Настя.

– Нет. – Он растерянно замолк. – Впервыевижу. Откуда это?

Настя, не вынимая тетрадь из ящика, ногтем поддела обложку иподняла ее. Страница была исписана крупным округлым почерком, сверху стояладата «17 ноября».

– Почерк узнаете?

– Это почерк Алины. Я ничего не понимаю… Я впервые этовижу!

Настя резким движением задвинула ящик и с ужасом посмотрелана Короткова. Вот влипли! Идиоты! Ведь ехали к Шалиско, подозревая его вубийстве, и совсем забыли про эти проклятые дневники! Что же делать? Ниследователя, ни понятых. Потом Шалиско скажет, что дневник ему подбросила самаКаменская, и будет прав. Тысячу раз прав! Ну надо же было так непрофессиональнопроколоться!

– Вызывай следователя, Юра, – тихо сказалаНастя. – Будем оформлять выемку. А вас, – она повернулась кШалиско, – я попрошу сесть и написать подробно все, о чем вы только чтонам рассказали. И напишите заодно о том, как была обнаружена эта тетрадь. Вы жесидели ко мне лицом, правда?

– Да, я вас видел, – подтвердил Шалиско.

– Вот и напишите обо всем, что видели.

– Я не понял…

– Ну, вы видели, например, что я достала эту тетрадь изсвоей сумки и сунула в ваш стол?

– Да ничего подобного. Вон ваша сумка, у двери стоит,что вы из меня идиота-то делаете! – возмутился Павел.

– Вот и славно, – улыбнулась Настя. – Так инапишите. А кстати, вы не знаете, случайно, как тетрадь к вам попала?

– Я уже сказал, я впервые ее вижу.

– И об этом напишите.

Коротков отошел к телефону звонить Гмыре и грустно думал отом, что сегодняшний день не задался не то что с самого утра, а просто-таки совчерашнего вечера. Одно хорошо: Гмыря сам бывший опер, волну поднимать небудет. Но если подозрения в адрес Шалиско подтвердятся, то адвокат им заАськину самодеятельность таких гвоздей в задницу навтыкает! О господи, хоть быобошлось.

Вечером Настя, наспех поужинав, стала просматривать кассетыс фильмами Смулова. По-видимому, Алина Вазнис хранила у себя все работы своеговозлюбленного, и это свидетельствовало о ее несомненном уважении его таланта.Впрочем, фильмы, в которых Алина снималась в главных ролях до встречи с АндреемЛьвовичем, тоже были в полном составе. Всего кассет было двенадцать: пятьфильмов Смулова, в которых Алина еще не снималась, четыре фильма-оперы, а такжетри детектива-триллера, которые Смулов делал уже вместе с Алиной.

От прошедшего дня у Насти осталось ощущение горечи исобственной вины. Ну как она не совладала с собой! Просто непростительно.Гмыря, конечно, ничего не сказал, сам, видно, бывал в таких передрягах, и неодин раз. Только головой укоризненно покачал. Тетрадь изъяли и отправилиэкспертам, а самого Шалиско увезли на Петровку. Настя, конечно, тут же побежалак эксперту Олегу Зубову и, покаянно бия себя в грудь, во всем призналась.

– Олежка, я так лопухнулась! Можешь втаптывать меня вгрязь, но сделай побыстрее, а? Пока ребята трясут этого Шалиско. Если натетради есть его пальцы, то и слава богу, пусть тогда его задерживают. А еслинет, надо быстро думать, что это означает. Тогда, может быть, его под подпискуГмыря отпустит. Понимаешь, если окажется, что он эту тетрадь не трогал, нетоснований его в камеру запихивать.

– Чего ты так трепыхаешься? – хмуро бормоталЗубов, обрабатывая дневник. – Подумаешь, делов-то. Мало, что ли, народузадерживают, а потом выпускают? Дело житейское, как говорил Карлсон. Не тыпервая, не ты последняя. Посидит в камере пару дней, подумает о бренностиземного существования, это тоже полезно. Ты чего, Настасья? Прокурора, что ли,забоялась?