Убийственный Париж - Михаил Трофименков

Скептицизм Церкви не помешал расцвету секты «месменитов». Первой их жертвой стал сирийский архимандрит-демонолог Сабуги, приглашенный Мари в качестве каноника в 1914 году. Когда они поссорились, Сабуги уехал в Нант преподавать математику, а Мари начали одолевать сны. В одном он вершил черную мессу и вещал: «Ты больна и заболеешь еще тяжелее». В другом — кусал ее за щеку, после чего из щеки извлекли зуб. 19 февраля 1919 года четверо «месменитов» ворвались к нему, раздели догола, привязали к столу и жестоко выпороли по всем нормам средневекового экзорцизма.

В январе 1926 года та же участь постигла аббата, обвиненного пятидесятивосьмилетней Мари в сексуальных домогательствах. «Группа буржуа-садистов» («Тайм») была еще многочисленнее и включала, среди прочих, вдову убитого на колониальной войне в Сирии офицера и ее семнадцатилетнюю дочь. А страдания жертвы, которой предварительно засыпали перцем глаза — куда сильнее: крики аббата разносились по всему городку.

Гарсон, адвокат жертв Мари, не только вошел в контакт с парижскими мистиками, но и читал лекции в Международном метафизическом институте, опубликовал в «Метафизическом журнале» статьи «Целители и их практики» (1928) и «Современная черная магия» (1929). На одной из лекций он рассказал, что видел, как колдун вызывал Сатану в лесу Фонтенбло, и держал в руках скрепленные кровью договоры: один из них подписал известный банкир, чье могущество неизмеримо выросло. Гарсон доказывал: черная магия — не предрассудки дикарей-крестьян, как принято считать. Ее практикуют повсеместно, возможно даже люди, знакомые вам по парижскому высшему обществу.

Не случайно именно Гарсон с 1946 года и до самой смерти возглавлял литературное общество, названное в честь знаменитого писателя Жориса Карла Гюисманса (1848–1907). Хотя Гюисманс и умер правоверным католиком, в 1891 году Францию шокировал и заворожил его роман «Там, внизу» («Бездна») о кружке современных сатанистов. Среди прочего Гюисманс описал черную мессу, на которой якобы присутствовал.

Гарсон, кто он — адвокат, допущенный на черную мессу, католик-сатанист или «изгоняющий Дьявола»? Ни то ни другое. Ключ к тайне Гарсона — в названии романа спасенного им Арно: «Плата за страх». Он был зачарованным и крупнейшим исследователем страха. В «Дьяволе» он так сформулировал свое мировоззрение: «Люди отягощены ужасным наследственным страхом. Прежде чем стать религиозным животным… человек был животным пугливым».

P. S. Гийом Раду экранизировал книгу Гарсона «Мерзостная жизнь Гийометт Бабен» (1948).

Вы, конечно, ожидаете, что я расскажу вам о человеке, который, прикинувшись правительственным чиновником, в 1925 году выставил на торги и продал за двести пятьдесят тысяч франков башню на металлолом и остался бы безнаказанным, если бы не решил продать ее во второй раз. Да, афера чеха-фалынивомонетчика Виктора Люстига по праву входит в антологии величайших мошенничеств в истории. Но о ней уже столько написано, а мне по душе другая афера — изящная, восхитительно простая, насколько я знаю, нигде не описанная и, возможно, единственная в истории афера почти филантропического свойства.

Жили-были в Париже два брата, близнецы и аферисты — эту историю я узнал со слов внука одного из них. Когда у них иссякала фантазия, они отправлялись на прогулку в Люксембургский сад, где им неизменно что-нибудь да приходило в голову. Возможно, в самой атмосфере сада есть что-то магическое, благодатное для мошенников. Недаром именно здесь Миттеран в 1959 году замыслил инсценировать покушение на самого себя (12).

И вот в один из таких «мертвых сезонов» братья заметили в саду увечного старика в застиранной, ветхой гимнастерке времен Первой мировой войны, который подметал опавшие листья. С первого взгляда было понятно: каждое движение дается бедняге с таким трудом, что может оказаться последним в его жизни. Братья переглянулись и шагнули к старику. Они понимали друг друга без слов. С близнецами такое бывает.

— Дедушка, — спросили они его, — вы воевали?

Ветеран обрадовался возможности хоть с кем-то поболтать.

— О да! Четыре года — от звонка до звонка — в месиве траншей. Три ранения. Марна. Верден, Сомма…

— И награды у вас есть?

— А как же! Вся грудь в орденах. Я горд тем, что один из них мне вручал сам маршал Фош, другой — маршал Петэн, а еще один…

Братья деликатно перевели разговор на интересовавшую их тему:

— И как вам живется, дедушка?

— Ох, и не говорите. Старуха моя — совсем больная. Дочку муж бросил, она к нам вернулась с тремя детьми, на работу ее никто не берет. Вот и пришлось мне на старости лет за метлу взяться. А живу-то я на другом конце, в Порт-де-Лила. В четыре утра из дому выхожу, к ночи возвращаюсь, и всё пешком, метро-то денег стоит. И так семь дней в неделю.

— И сколько вам платят, дедушка?

Старик назвал не вызывающую ничего, кроме жалости, сумму. Условно говоря, сто франков.

— Дедушка, а не хотите ли работать на нас? Шесть дней в неделю, с десяти до шести, обед в ресторане за наш счет, оплачиваемый отпуск. На работу и обратно вас отвозят на машине. А платить мы будем сто тысяч. Как вы на это смотрите?

В старике проснулся старый солдат, он гневно расправил плечи и сделал такое движение, словно собирался замахнуться на благодетелей метлой:

— Да вы… Да я… Да я сейчас полицию позову! Ведь это же наверняка что-то незаконное. Честные люди таких денег не платят! Да как вы посмели…

— Что вы, что вы, дедушка, честнее работы не бывает. Вам придется всего лишь сидеть на свежем воздухе за столиком и подписывать совершенно официальный документ, в котором не будет ни слова лжи.

На следующее утро у выхода с Эйфелевой башни появился столик, за которым восседал образцово-показательный и совершенно неподдельный ветеран с иконостасом орденов. Насладившимся видом Парижа с высоты птичьего полета туристам он предлагал за вменяемую сумму — скажем, за сто франков — выписать сертификат, удостоверяющий, что они действительно поднимались на легендарную башню. Дед был предельно официален и строг: требовал предъявить удостоверение личности, а данные вносил в документ. Если документов у туриста не оказывалось, он был непреклонен: ничего не могу поделать, таковы правила.

И так — пять, а то и шесть лет подряд.

Лафа для близнецов кончилась, когда на заседании совета директоров башни (точнее говоря, когда заседание уже закончилось и участники собирали бумаги) кто-то из них хлопнул себя по лбу: «Господи, давно хочу спросить, да все забываю. Кому пришла в голову гениальная мысль посадить у выхода ветерана выписывать сертификаты? Это же наверняка принесло нам бешеные доходы. Надо автора идеи поощрить, премировать». Все переглянулись: «В самом деле, КОМУ пришла в голову эта гениальная мысль?» Немая сцена.

Старик, заметно поправивший за годы работы на близнецов здоровье, безбедно прожил оставшиеся годы. А близнецы снова стали молчаливо мерить шагами аллеи Люксембургского сада. Возможно, им было грустно, потому что они отдавали себе отчет: прекраснее аферы, чем эта, в их жизни, скорее всего, не будет.