Правда или желание - Наталья Тимошенко

— Женщина? — удивился Леша. — С чего ты взяла?

— Это только мои выводы, они могут быть ошибочны. Если вы покажете тело Нику, может, он скажет точнее…

— Короче, Склифосовский, — перебил ее Леша. — Колись давай, с чего такие выводы?

— Во-первых, нет следов борьбы, — начала перечислять Лера. — Тот, кто пришел к Кате, заставил ее сесть на стул не силой. Возможно, чем-то угрожал, ножом, к примеру.

— Но это вполне мог сделать и мужчина, — возразил Леша.

— Да, но зачем? Если он мог просто скрутить Катю и силой привязать.

— Ну, к примеру, чтобы она не брыкалась и не позвала на помощь.

— Леш, — Лера снисходительно усмехнулась, — ты этот дом видел? Здесь пьяные драки наверняка ежедневно. Более того, я не нашла никаких следов кляпа. Когда ей дробили пальцы, она орала как резаная, а никто не то что не пришел на помощь, даже полицию не вызвал.

— Ладно, допустим, — нехотя согласился Леша, — хотя и маловероятно.

— И на теле Кати я не нашла ни одного удара кулаком, — продолжила Лера, — ее били только молотком. Поверь мне, ни один мужчина, если он в принципе способен ударить женщину, а наш убийца способен, не удержится от того, чтобы не двинуть пару раз кулаком. Я на таких насмотрелась за время работы в экспертизе живых. Женщины кулаками бьют редко. Психология другая, да и силы не те. То есть бывают, конечно, и такие, что бьют кулаками, но гораздо меньший процент мужчин, которые кулаками не бьют.

— Ну что ж, логично, — после недолгого раздумья кивнул Леша. — Особенно если женщина невысокая и худенькая.

— Есть подозреваемые?

— Увы, — развел руками Леша. — Но, вполне возможно, тот, кто вывел Антона из дома, все-таки женщина. И тогда, возможно, медальон — ее подарок, вот она и захотела его вернуть. Или он как-то может вывести на нее. Вдруг там есть гравировка? Вроде «Любимому Антошке от Петровой Марии Ивановны».

— Ага, и подарок этот носила Алина, — хмыкнула Лера. — И почему тогда эта Петрова Мария Ивановна не забрала медальон сразу, когда уводила Антона?

— Не знаю. Растерялась, не подумала. А потом, когда пришла в себя и начала выяснять, что случилось, Антон рассказал ей все подробности. Вот она и решила, что надо забрать.

— Но логичнее предположить, что медальон забрала полиция, а не домработница.

— Может быть, у нее были какие-то свидетельства, что это сделала Катя. Я не знаю, Лер, — Леша устало потер лоб. — Так много непонятного в этом деле. Надеюсь, Ник завтра нам что-нибудь скажет.

Лера выбросила окурок в стоящую на подоконнике банку из-под консервированной кукурузы.

— Ладно, пойду следить за упаковкой тела, а то наш крутой профи опять ругаться будет.

Леша многозначительно усмехнулся в ответ, отворачиваясь к окну, за которым совсем скоро начнет заниматься рассвет.

* * *

Первое время после того, как жизнь восьмилетнего Никиты Кремнева перевернулась с ног на голову и стала походить на разрушенное гнездо, в котором остались сиротами трое неоперившихся птенцов, такие сны снились ему часто. Он просыпался, захлебываясь ужасом и слезами, прижимая ко рту окровавленный от собственных зубов кулак, боясь закричать. Тетя Вера, которая спала в одной комнате с детьми, тут же забиралась к нему в кровать, прижимала его голову к пышной груди и успокаивающе шептала:

— Ну тише, тише, маленький. Тише, разбудишь Женечку и Дашеньку.

Иногда Женя действительно просыпался, и тогда они тихонько лежали на кровати втроем. К сожалению, опеку над тремя племянниками тете Вере не отдали, поскольку у нее самой была судимость по малолетке, и очень скоро дети переехали в другой дом, к другой тете, которая считала, что лучше всего все забыть, а для этого не стоит вообще говорить об этом и вспоминать произошедшее. Возможно, такая тактика в конце концов себя оправдала, потому что сны Никите снились все реже, а потом и вовсе перестали, прорывались лишь иногда, раз в несколько лет. И этой ночью как раз наступил такой момент.

Никита снова сидел в тесном шкафу, пахнущем земляничным мылом, которое мама раскладывала среди постельного белья для аромата. На руках у него лежала спящая девятимесячная Даша, а к левому плечу прижимался четырехлетний Женя. Больше всего на свете Никита боялся, что Даша проснется и заплачет, и тогда их обнаружат. А за дверью шкафа разворачивалась настоящая трагедия. Летали стулья, слышались нечеловеческие вопли, пахло чем-то очень неприятным. Детский мозг отказывался понимать, что это за запах, но взрослый Никита уже хорошо знал, что так пахнет кровь. Много крови. Когда детей обнаружили приехавшие милиционеры, они попытались вывести их из квартиры так, чтобы те увидели как можно меньше, но Никита все равно успел разглядеть огромные бордовые пятна на полу и стенах, мелкие капли крови долетели даже до потолка. Казалось, что в одном человеке столько крови не может даже поместиться.

Тогда, двадцать лет назад, Никита только слышал происходящее, но в своих снах иногда видел. Будто он, маленький восьмилетний мальчик, сидел в шкафу, а взрослый уже мужчина стоял у стены и видел все, что происходит. Каждый раз он видел по-разному, потому что точно не знал, что и в каком порядке происходило, материалы дела ему не удалось прочитать, даже став взрослым.

В этот раз он снова все видел. Видел, как кричит, закрываясь руками, мама, как заносит над ней большой нож для мяса отец. Видел брызги крови, разлетающиеся в разные стороны, разбивающиеся о светлые стены, разукрашивающие причудливыми узорами ковер на полу. Сквозь деревянную дверцу шкафа видел жмущихся друг к другу детей. Хотел бы не видеть, завидовал самому себе в восемь лет, ведь тогда еще не видел, но проснуться не мог.

И когда наступила тишина, та самая, что продлится не меньше получаса — именно столько времени понадобилось доблестным стражам порядка, чтобы приехать по вызову соседей, — он продолжал разглядывать окровавленную комнату и трех детей, еще не осознающих, что остались сиротами, перепуганных, но блаженных в этом неведении.

Дверца шкафа приоткрылась, заставив Никиту пристальнее посмотреть на нее. Никогда раньше она не открывалась, да и он прекрасно помнил, что не открывал ее двадцать лет назад. У него тогда затекла правая нога, на которой лежала Даша, но он все равно боялся пошевелиться, чтобы не разбудить сестру. И вот дверца открылась, но из нее показался не ребенок, а что-то черное, похожее на змею. Точнее, это сначала ему показалось, что похоже на змею, присмотревшись же, Никита понял, что это рука. Длинная, тонкая, абсолютно черная, она была не объемной, а напоминала тень на полу. Выползла из шкафа и, тщательно огибая кровавые пятна на полу, двинулась к выходу. За рукой не последовало тела, оно по-прежнему оставалось в шкафу, просто рука бесконечно удлинялась. Никита следил за ней, совсем забыв обо всем остальном, казалось, остальное и исчезло вовсе. Осталась только длинная черная рука, покинувшая пределы комнаты, направляющаяся к входной двери. Не сходя с места, Никита видел, как дверь, будто по желанию кого-то невидимого, распахнулась, и рука выползла в общий коридор, а затем пролезла под дверью напротив, скрываясь в квартире Леры.