Плюс один - Тони Джордан

Он обходит машину спереди, чтобы открыть мне дверцу:

– Нет, правда. Как всё прошло?

– Приготовься к лучшей новости в своей жизни, – сообщаю я ему. – Ты первый слышишь про группу поддержки.

Он открывает дверцу, и я его целую.

И вот сегодня, в среду вечером, я начинаю с первой строчки списка и звоню маме.

– Господи, Грейс! Неужели я забыла про воскресенье? Ты не заболела?

– Нет, мам. Еще только среда. Я не заболела. Просто…

– Просто что?

Перевожу дыхание:

– Я решила… обратиться к врачу. Хожу теперь к психиатру по поводу… счета.

– Неужели, дорогая? Опять? Спустя столько времени? Ты же вроде говорила, что тебя ничего не беспокоит. Уверяла нас, что счастлива.

– Это так. – Делаю глубокий вдох. – Но могла бы быть еще счастливее.

– Наверное, лечение не повредит, но ты уж будь осторожна. У этих психиатров не все дома, знаешь? Помнишь, Том Круз рассказывал? А еще я где-то читала, что среди психиатров самый высокий уровень самоубийств, выше, чем в любой другой профессии. Хотя погоди… может, речь шла о стоматологах? Если о них, то можно понять. Кому понравится весь день совать пальцы в чужие рты? Отвратительно. А раньше, когда не было перчаток, было еще хуже. Помню, один раз была у зубного врача, который оказался заядлым курильщиком. От его рук несло дымом. Ужасно. А моей подруге вытащили все ртутные пломбы, и она тут же перестала болеть. У тебя с пищеварением всё в норме?

Милая, любящая, всё понимающая мама. Чувствую, как во время разговора с ней у меня атрофируются миллионы мозговых клеток. Про пищеварение лучше ей ни слова не говорить – вдруг начнет рассказывать про свое?

Очередь Джил.

– Грейс? Сегодня среда. Что-то случилось?

– Джил… я решила пройти лечение. Хожу к психиатру… по поводу счета… Алло? Джил? Ты слушаешь?

– Да… слушаю. Ты уверена, Грейс? Помнишь, что ты сказала после прошлого раза? «Зачем мне врач? – сказала ты. – Я ничем не больна. Моя „болезнь“ – всего лишь проявление многообразия человеческих возможностей». Припоминаю, ты чуть на меня не набросилась, когда я предложила сходить к другому доктору.

– Я помню. Помню, что тогда говорила.

– Ты сказала, что психотерапия – это попытка вкрутить шурупы в квадратные отверстия. Что индивидуальность – дар, а не проклятие.

– Я помню, помню.

– «Медикаментозное лечение разнообразных проявлений индивидуальности идет на пользу лишь мультинациональным фармацевтическим корпорациям, которые, естественно, заинтересованы в том, чтобы расширить понятие „болезнь“».

И это я слышу от женщины, которая полчаса ищет свой джип на стоянке в Саутленде. Ни с того ни с сего она вдруг в точности запомнила все мои высказывания, произнесенные в прошлом.

– Джил, я знаю. Знаю, что тогда говорила. Но всё это в прошлом. Теперь я пытаюсь вылечиться.

– Что ж, если ты действительно уверена… Если это сделает тебя счастливой… Помни о том, что я говорила в прошлый раз: мы с Гарри всегда тебе поможем. Финансово, я имею в виду.

Ого-го. А ведь это даже не благотворительные нужды, не облагаемые налогами. Должно быть, она сейчас вся светится от осознания собственной щедрости.

– Спасибо.

– Это всё из-за того парня, да? Шеймуса? Когда ты нас познакомишь? Хилли говорит, он милый. Наверное, он того стоит.

На следующее утро по дороге из кафе захожу в два новых места: газетный киоск, чтобы купить свой журнал, и аптеку – взять лекарство по рецепту. В качестве журнала выбираю простую тетрадку – белые страницы, голубые линеечки. Тетрадки с котятами на обложке явно не для меня. В аптеке стараюсь не думать о том, как на мне наварилась фармацевтическая компания.

Я также стараюсь не думать – не то ли это лекарство, что прописывают шопоголикам? И не его ли выпускают в виде цветных пилюль со вкусом клубники для детей, страдающих депрессией? Деловитая аптекарша в белом вписывает мое имя на ярлычок и приклеивает его на баночку (ради такой завидной карьеры стоило 6 лет учиться в университете). Я еле сдерживаю себя, чтобы не спросить, а не продаст ли она мне заодно таблетки для похудения. Наверняка она знает о таких – они препятствуют усвоению жира, который потом просто вытекает у тебя из заднего прохода. Мне также хочется спросить про средство для загара и пилюли, от которых меньше хочется спать. А потом, когда я стану худой суперженщиной, что спит по четыре часа в день, можно будет попросить ее порекомендовать хорошего пластического хирурга и заплатить ему еще денег, чтобы он сделал мою внешность такой же среднестатистической, каким станет мой внутренний мир.

В следующий понедельник на термометре 24 градуса. Занятия по групповой терапии проходят в той же комнате, где мы беседовали с Франсиной. Прихожу ровно в 16.00, а она уже ждет – на этот раз в коричневом платье с отложным воротником. Туфли те же – с этого угла их лучше видно. Туфли для занятий степом. Вот почему они так клацали на прошлой неделе. Мы смущенно усаживаемся друг напротив друга. Пластиковые стулья всё так же расставлены кружком, пять не занято.

– Рада видеть тебя, Грейс. Для большинства людей групповые занятия становятся важным этапом лечения, позволяющим пролить свет на многие вещи.

– Не сомневаюсь.

– Ты завела журнал?

Так и подмывает ответить, что его съела моя собака, но я лишь достаю тетрадку из целлофанового пакета и машу ей у Франсины перед носом.

Франсина просматривает ее и кивает:

– Грейс… у нас возникли некоторые сложности с подбором группы. Пациентов с такими же проблемами, как у тебя, вообще немного. Ты, верно, и не догадывалась, но у тебя очень необычная проблема.

– Необычная – мое второе имя.

– Поэтому мы решили не откладывать лечение, а включить тебя в нашу стандартную группу с обсессивно-компульсивными расстройствами. А вот и твои новые друзья. Эдит, Дарья, Джемма. Карла. Гари. Это Грейс. Вот все и собрались. Добро пожаловать. Садитесь.

Легче сказать, чем сделать. Эдит, на вид лет двадцати, с тугими светлыми кудряшками, в белой майке и джинсах в облипку, на руках перчатки, выбирает стул рядом с моим, но не садится. Она достает из зеленой сумки пакетик: наволочку с цветочным узором, обернутую пленкой. Одной рукой снимает пленку и кладет наволочку на стул, выравнивая края с дотошностью сотрудника НАСА. Затем аккуратно складывает пленку, прячет в сумочку и распечатывает новую пару перчаток: черные хлопковые, точь-в-точь как на ней. Снимает старые и надевает новые выверенными движениями, чтобы кожа касалась лишь ткани перчаток и ничего больше. И лишь после этого садится.

У Дарьи с Джеммой идеальная оливковая кожа и блестящие темные волосы: они похожи, как сестры. Дарье лет сорок, Джемме, пожалуй, уже около пятидесяти. Они даже одеты одинаково: брюки по фигуре темно-синего и шоколадно-коричневого цвета и свободные блузы в стиле хиппи – у одной белая, у другой с цветочным рисунком, – с рукавами, достающими до кончиков пальцев. Они садятся в наш маленький кружок друг напротив друга: каждая достает из сумочки сложенную свежую газету, раскрывает на центральном развороте и прежде, чем сесть, кладет на стул.