Объяснение в любви - Валентина Михайловна Леонтьева

мой голос. О том, что будет телевизионная запись, мои собеседники, конечно, догадывались, иначе зачем бы там появилась телевизионная техника, а вот о том, что к ним приедет ведущая передачи «От всей души», никто не знал.

Сижу в автобусе и краем глаза вижу, как возле ПТС собирается народ, глаза любопытные, а вид степенный. Понимаю, что мешать не будут. Наши камеры установлены на мельнице. Здесь царство Ивана Викторовича Котлова.

Удивительно, как совпало мое представление об Иване Викторовиче с тем, каким он оказался на самом деле. У него действительно открытое лицо и та неторопливость движений, которая говорит о собранности и до мелочей отработанном процессе.

Поздоровались с ним, вижу, улыбается, значит, голос узнал, и я улыбнулась, кажется, преодолели тот барьер в общении людей, когда один вообще не видит своего собеседника, а тот получает изображение другого на экране. Словом, поговорили.

26 августа. Поехала в ближайший колхоз — имени Октябрьской революции, на такую же встречу с еще одной героиней нашей передачи — комбайнером Верой Никаноровной Волковой. Ждем, когда ее комбайн появится в поле. А пока сижу все в том же автобусе и расспрашиваю односельчан о ней, вернее, не о ней, а об их семидесятилетнем комбайнере.

По сценарному замыслу, когда во время передачи будет показан этот репортаж, телезрители до последнего момента, то есть до тех пор, пока Вера Никаноровна не выйдет из комбайна, не должны подозревать, что это женщина. Трудовая биография у нее такая, что не всякому мужчине по плечу. Ей семьдесят лет, а трудовой стаж — 62 года. Десять лет проработала на угольном комбайне под землей, а там один год идет за два.

И вот плывет по полю красный красавец «Нива». А героиня наша и не подозревает, что мы ее ждем. Прошу секретаря парткома, совсем еще молодого человека, уговорить Веру Никаноровну остановиться, сойти с комбайна и подойти к телевизионной камере. А сама пытаюсь рассмотреть ее через стекло кабины. Комбайн у меня на экране. Вижу, как секретарь протягивает ей руку, хочет помочь спуститься. Но не тут-то было. И действительно, ей помощь не нужна, наверное, с закрытыми глазами ей ничего не стоит пройти вверх-вниз по лесенке, каждый шаг измерен временем.

Наша героиня не только работает на нем, но и собрала его собственными руками из частей, деталей комбайнов, уже отработавших свое. И вот уже идут по краю поля, по стерне два энергичных деловых человека. Вера Никаноровна еще находится в том рабочем ритме, в каком сидела за штурвалом. А Алексей Алексеевич подводит будущую героиню передачи прямо к камере, берет у звукооператора микрофон и передает его Волковой. Приглашаю ее на передачу, слышу, тихо говорит, почти шепчет: «Это «От всей души»» — голос мой тоже узнала. Но эмоций никаких не проявляет. Какой-то она будет на передаче?

Вернулась в гостиницу и решила пойти на телеграф, чтобы отправить поздравительную телеграмму Ираклию Луарсабовичу Андроникову. Девушки, работающие на почте в Семилуках, спросили меня:

— Можно мы вместе с вами поздравим Ираклия Луарсабовича с присуждением ему звания народного артиста СССР?

Так мы вместе и подписали телеграмму.

27 августа. В 9 часов утра пришли дети — мальчик и девочка, им лет по восемь-девять. Держались очень официально. Подровнялись, глядя друг на друга, как на октябрятской линейке, девочка подтолкнула мальчика, и они в два голоса торжественно произнесли: «Дорогая тетя Валя, мы очень любим ваши сказки и дарим вам цветы!» И вдруг девочка, кажется неожиданно для самой себя, добавила: «Рассказывайте нам их почаще, тетя Валя!» Сказала и страшно смутилась, эти слова явно не были отрепетированы, можно сказать, вырвались, как крик души. Жаль, что мы приучаем детей заучивать слова, которые они должны произнести вот даже по такому поводу, потом это входит у них в привычку.

Мальчику, а его звали Сережей, удалось уже окончательно разрушить атмосферу «визита вежливости». «Где ты взял цветы? — спросила я Сережу. — Тебе мама дала?» — «Нет, я сам срезал их в саду». — «А мама не будет сердиться?» — «Так ведь я же плохие срезал». Розы распустились прямо на наших глазах и, казалось, улыбались мне вместе с Сережей.

28 августа. Наконец увидела зал и сцену. Не такой уж он и маленький, как говорили, мест на 350–400, хорошо освещенный. Я люблю такие залы. Здесь быстрее сокращается дистанция между сценой и залом, так что можно «посмотреть в глаза друг другу», здесь легче уловить настроение зрителей, их реакцию. А вот сцена могла бы быть и побольше. Когда я пришла, на ней репетировали два хоровых коллектива из сел Девица и Губарево. Бабки смешные, задорные, ссорятся, не переставая, толкают друг друга, каждой хочется, чтобы ее было видно, знают, что «по телевизору будут показывать», а как начинают петь, обо всем забывают.

На репетиции познакомились с Еленой Егоровной Усковой — единственной женщиной среди председателей колхозов Семилукского района. Около тридцати лет она бессменно председательствует. Елена Егоровна не была, если так можно выразиться, прямой героиней передачи, мы лишь попросили ее прокомментировать пленку, на которую был снят один из новых, только что построенных колхозом жилых домов. Опыта такого у нее не было, и режиссер согласился заранее показать Елене Егоровне сюжет. А жаль! На репетиции Ускова неожиданно расплакалась. Я сидела рядом с ней и, естественно, спросила: «Почему вы плачете, Елена Егоровна?» — «Хлеб гибнет! Такой урожай, а собрать его весь не сможем». Такие слезы могли «пролиться» и в эфире. Их не стыдно. Это боль всех ее односельчан. Но ведь по заказу не получается, я знала, что во время передачи Елена Егоровна будет сдержанна и не даст волю своим переживаниям.

29 августа. Сегодня прогон всей передачи. Хочу попросить режиссера пройти ее чисто, без остановок. Видимо, надо объяснить, что такое прогон. Он проходит в пустом зале без зрителей и без действующих лиц, но с декорациями и со светом. (Еще раз хочу заметить, что присутствие Елены Егоровны Усковой на репетиции было исключением.) Мы бегло проходим эпизоды в их предполагаемой последовательности, оговариваем «поведение» камер в случае непредвиденных ситуаций, уточняем возможные мизансцены, я начинаю ориентироваться, где, на каких местах будут сидеть наши герои, осветители определяют световую партитуру, репетируются концертные номера, прослушивается музыкальное оформление, проверяется кинопленка и киноканал, идет корректировка декораций с учетом того, как на их фоне будет смотреться человек, наконец, постановочный план в целом расписывается по камерам — и все это (я могла что-то и упустить) должен в единый кулак сжать режиссер. (Я все время невольно