В радости и в горе - Кэрол Мэттьюс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Марта и Джози поднялись со своих нагретых мест, уступая их Фелисии и Бетти-Джо, ожидавшим своей доли косметических процедур.
— Хочешь позавтракать, Марта?
— Я размажу помаду.
— Да ты и так уже слизала половину. Беатрис попозже может опять нанести ее. Тебе надо поесть.
— Мой желудок не примет ничего.
— Поешь, — Джози пододвинула ей бейгель, и обе они нерешительно стали отщипывать от него кусочки.
— Ты подумала о том, что я говорила ночью?
— Я всю ночь проворочалась без сна от волнения.
— И?
— Я все делаю правильно.
— Ты уверена?
— Уверена.
— Совершенно уверена?
— Сколько раз нужно тебе повторять?
— Один, но с радостью.
— Я радовалась бы гораздо больше, если бы не волновалась так сильно.
— Расслабься и получай удовольствие. Этот день пролетит так быстро, что ты и не заметишь.
Руки у Марты дрожали.
— Я хочу, чтобы это был совершенно замечательный день, Джо. Я хочу, чтобы все запомнили его на всю оставшуюся жизнь и говорили: эй, ведь свадьба Марты — это было что-то.
— Не волнуйся, — Джози взяла обе руки сестры и сжала их вместе. — Все так и будет. Я просто уверена в этом.
Снаружи послышался хруст гальки, и на окна упала тень.
— Приехали машины, — сказала Марта.
Три самых больших, самых белых лимузина, которые когда-либо были выпущены, подъезжали к дому Марты, подталкивая своими крышами поднимающееся над горизонтом солнце.
— Нам пора одеваться, дорогая сестренка, — произнесла Марта.
— Боже мой! — сказала Джози и села на кровать Марты. Она закусила губу, разрушив таким образом остатки трудов Беатрис.
— Не плачь, не плачь, не плачь, а то от косметики ничего не останется.
— Я не плачу. Я просто немного распустила сопли.
Марта покрутилась перед ней.
— Нравится?
— Ты самая красивая невеста из всех, которые когда-нибудь были.
— Значит, нравится? — Марта любовалась на себя в зеркале.
Платье было из атласа «принцесса», плотно облегающее, с лифом, шитым жемчугом, и (что отметила про себя Джози с легким уколом зависти) с длинными рукавами.
— Помнишь, когда мы были детьми, мы часто играли в принцесс, надевая ночные рубашки наших мам? Вот сейчас ты настоящая принцесса.
— Так должна чувствовать себя каждая женщина в день своей свадьбы. — Марта опять покрутилась, и тончайшая ткань ее шлейфа взлетела над полом и стала виться волнами в воздухе, подхватившем и закружившем ее.
— Джинни бы это понравилось.
— Понравилось бы, правда? — Глаза Марты наполнились слезами. — Больше ничего не говори, а то я расплачусь.
— Она бы так гордилась тобой.
— Джек хотел, чтобы мы поженились на Фиджи, чтобы там были только мы двое. Я рада, что настояла на полной церемонии.
— Надеюсь, что он стоит всего этого.
— Думаю, что принцесса будет жить долго и счастливо. — Марта рассматривала себя в зеркале со всех сторон. — Так ведь всегда и бывает?
— Нет, — ответила Джози, — не всегда.
— Извини, пожалуйста, — сказала Марта, и ее руки опустились. — Ты подумала о Дэмиене?
Джози кивнула.
— Я тогда была уверена, что все именно так, как ты сказала. Я была просто великолепна. Мы оба были великолепны. Почему же все так закончилось? — Она не помнила даже, когда это все началось. После их первой ссоры? Ни он, ни она не умели просить прощения. Или все было после того, как они не смогли договориться о том, какие им нужны обои? Или все потому, что Дэмиену нравились «Бон Джови», а она считала, что нет и быть не может никого лучше блюзового франта Уилла Смита? Они спорили даже о том, как назвать кота. Джози думала, что Принц будет шутливой данью идолу поп-культуры и заложит модель поведения смышленого и нагловато-бодрого котенка. А Дэмиен считал котенка высокомерным и самодовольным недомерком. И пижоном. И не хотел, чтобы его кота называли в честь этого чернозадого алкоголика. Дэмиен, с его отсутствием воображения, что проявлялось во всем, предпочитал традиционные имена: Франтик, Пушок или Пусик. Они бросили монетку, и победил Принц.
— Всего пять лет назад я стояла перед зеркалом, Марта, в точности как ты сейчас. Я была одета как принцесса и надеялась на счастье, которое будет длиться вечно. Что произошло между тем моментом и этим?
— Дэмиен подцепил другую.
— Спасибо за точное определение случившегося, — надулась Джози. — Но что заставило его поступить так? Я? Что-то, что я ему сказала? Что-то, что я сделала? Или не сделала? Он мне так и не сказал, Марта. Он так и не сказал мне, что же я сделала неправильно.
— Не зацикливайся на нем и не ругай себя, твой муж — тварь, вот и все.
— Это потому, Марта, что я беспокоюсь о тебе. Я не хочу, чтобы ты делала те же ошибки, что и я. И даже не знала бы, в чем они заключаются.
— Со мной все будет в порядке.
— Я когда-то прочитала, что не стоит выходить замуж за человека, если думаешь только, что сможешь с ним жить, что выходить надо за того, без которого жить не сможешь.
— Джози, ты читаешь столько всякого дерьма, — рассмеялась ее двоюродная сестра.
— Это из-за того, что я развелась и столько ночей сплю одна.
— Что касается одиноких ночей, то их и у меня было немало, — сказала Марта. — А сейчас я хочу выяснить, что же все-таки это такое, супружеская жизнь.
— Надеюсь, с этим у тебя будет лучше, чем у меня.
— Я тоже надеюсь.
Обе они рассмеялись.
— Иди ко мне, — сказала Марта, и они бросились друг другу в объятия.
— Слушайся своего сердца, Марта, что бы оно тебе ни говорило. — Джози немного отодвинулась и посмотрела на сестру. — Будь счастлива, обещай мне, что будешь.
— Обещаю.
— Марта, — послышался голос Фелисии с нижнего этажа, — фотограф ждет. Ты готова?
— Иду!
— Джози, тебе тоже надо надеть платье!
О, радость! Вот он, момент, которого она так ждала. Сиреневый шифон! Иду…
Аэропорт Хитроу в предрассветный час казался местом, где никогда ничего не происходит. Несколько вооруженных полицейских на дежурстве неторопливо прогуливались по залу и явно скучали. Они вовсе не казались теми, кто четко знает, что делать, если возникнет ситуация, когда надо будет застрелить кого-то или завалить наземь террориста и надеть на него наручники. Уборщики полировали полы до больничного блеска, а продавцы с отвращением думали о том, что сейчас им придется нарушить свой душевный покой и, открыв магазины для рутинной дневной работы, в силу жестокой житейской несправедливости начать общение с этой немытой, ничтожной публикой.