Пруд двух лун - Кейт Форсит

Мегэн хлопнула в ладоши и велела им занять свои места вокруг майского дерева. На этот раз Лахлан повиновался ей первым, протянув руку Изолт. Она взяла ее не без робости, снова ощутив, какими маленькими казались ее пальчики в его ладони. Клюриконы заиграли на своих деревянных флейтах, хобгоблины застучали по крошечным барабанам, а Лахлан затянул веселую песенку, под которую в Эйлианане танцевали с незапамятных времен.

Стоя у костра и вдыхая душистый дым, клубами уходящий к звездному небу, Изолт чувствовала, как ее кровь бурлит и поет в жилах. Когда-то давно танцы вокруг майского дерева с венком из цветов на голове показались бы ей несусветной глупостью, но теперь, проведя почти три месяца в обществе Мегэн, она считала это столь же естественным, как и дыхание.

Как только майское дерево закончили украшать зелеными, белыми и бледно-золотыми лентами, все принялись танцевать. Мегэн схватила за руки одного из хобгоблинов и, к его великому удовольствию, закружила его в танце; Санн танцевала с другим. Затем она подошла к Лахлану, взяла его за руки и плотно прижалась к нему; ее фигура приняла самый соблазнительный человеческий облик, какой только можно было вообразить. Изолт не успела почувствовать ревности, поскольку Лахлан с улыбкой отстранил от себя корриганку и поймал руку Изолт, притянув ее к себе. Танцуя, он запел мелодичную любовную песню, которая затронула самые глубокие чувства Изолт. Она знала, что он вплетает в свою песню магию, его топазовые глаза были прикованы к ней. Это был зов, приказ, мольба, томление. Она пожирала глазами его смуглые орлиные черты, чувствуя, что в ней бушует пламя, не видя никого другого, как будто они танцевали только вдвоем.

Наконец, танцоры бросились врассыпную. Лахлан схватил ее за руку, легонько потянув ее, и она, пригнув голову, побежала за ним. Когда они умчались прочь с поляны, Мегэн рухнула у костра, довольно гудя о чем-то с Селестинами и корриганами и поглаживая свернувшегося у нее на коленях Гита.

Выждав момент, когда пламя костра скрылось за великанскими моходубами, Лахлан притянул Изолт к себе и поцеловал. Их окружала теплая вздыхающая тьма ночного леса. Его губы скользнули по ее шее, а ее руки вплелись в перья его крыльев. Изолт погрузилась в волнующие ощущения, пораженная тем, какой мягкой оказалась его кожа, какими теплыми и нежными были его губы, пахнущие солнцем и терновым вином.

Они опустились на землю, и она очутилась в шелковистом капкане его крыльев. Бормоча бессвязные слова любви, он ласкал изгиб ее колена. Своей тяжестью он прижимал ее к земле, а его рука скользила все выше и выше по ее бедру. Внезапно он отклонился, пытаясь увидеть ее лицо в призрачном свете луны. Изолт сжала его руку, и он прильнул губами к ее шее. Она притянула к себе его голову и поцеловала в губы, и он, задохнувшись, снова прижался к ней, не в силах утолить свой голод.

Она проснулась, когда на небе уже серел рассвет, слегка дрожа от холода, и увидела, что Лахлан уже не спит и смотрит на нее. Юноша укрыл ее своим крылом, точно гигантской ладонью, и она подвинулась поближе к нему. Почувствовав прикосновение ее обнаженной кожи, он наклонил голову, поцеловал ее, и они снова любили друг друга, на этот раз медленно и с бесконечной нежностью.

Рука об руку они вернулись обратно на поляну уже одетые, оставляя на росистой траве следы босых ног. Мегэн сидела у костра, все вокруг нее было усеяно увядающими цветами. Их шаги немного замедлились, стали нерешительными, и они робко заулыбались, не осмеливаясь встретиться с ней взглядом.

— Ну что ж, дети мои, — сказала Мегэн довольно строго. — Говорят, что Бельтайн — ночь влюбленных. Надеюсь, что это была истинная страсть, а не действие моего тернового вина.

Они взглянули друг на друга и улыбнулись. Босые ноги Изолт были все исцарапаны когтями Лахлана, и она сочувственно их осмотрела.

— Так я и предполагала, — сказала Мегэн, и в ее голосе слышались тревога и радость одновременно. — В эту ночь вы изменили свои судьбы, и судьбу целой страны понимаете ли вы это? Вы сделали выбор, который изменит всю нашу жизнь.

Они встревоженно переглянулись.

— И ты вплел чары в свою песню, Лахлан. Ты был не прав. Никогда больше не применяй такое принуждение.

— Я знала об этом, Мегэн, — тихо сказала Изолт. — Думаешь, я не смогла бы воспротивиться ему, если бы захотела? Это было не принуждение, скорее, способ... общения. Я понимала, что делаю.

Лахлан крепко сжал ее пальцы.

— Я не хотел привораживать ее, — сказал он внезапно. — Я просто хотел... — Он запнулся и покраснел.

— Да, ты до сих пор не знаешь, ни какая сила скрыта в твоем голосе, ни как ее использовать, — сказала Мегэн. — Очень жаль, что ты почти ничему не научился у Энит. Она отлично знает все подводные камни колдовских песен. Тем не менее, ты, по крайней мере, начинаешь применять их, и как оказалось вполне успешно. Ох, дети мои! Не могу сказать, как я рада и как обеспокоена. Что за дитя вы произведете на свет! Зачатое в Бельтайн, рожденное в Хогманай, одновременно с рождением нового года! Вот уж воистину, на кросна, что ткут полотно наших жизней, натянули новую нить. Изолт могла лишь в смятении глядеть на нее.

Воды Муркмайра были неподвижны, отражая облачное небо, угловатую паутину тростников и камышей и изящный силуэт плывущего лебедя. Тишину нарушал лишь еле слышный шепот ветра в тростниках.

На мелководье, где немногочисленные древесные скелеты тянулись голыми ветвями к небу, в зарослях камышей плавало длинное ожерелье из прозрачных икринок. В тот миг, когда лебедь, взмахнув белыми с малиновой каймой крыльями, взмыл в воздух, влажно поблескивавшие икринки начали раздуваться и дрожать. Хрупкий студенистый барьер медленно лопнул, и в ил выползли крошечные черные существа. У них были суставчатые тела, окруженные мягкими панцирями, шесть изогнутых ног, а два маленьких усика до сих пор были мягкими и липкими от зародышевой жидкости. Хотя они и не обращали никакого внимания друг на друга, у них было общее сознание, и грозди их ярких глаз видели не только то, что было перед ними, но и то, что видели все их братья по кладке. Дрожа от голода, они поползли по болоту, не упуская ни одного самого крошечного насекомого или рыбки, которых они могли бы ухватить и медленно, с наслаждением, проглотить.

В глубине болот, тянувшихся по обеим сторонам озера, рой месмердов почувствовал миг, когда полопались оболочки икринок. Вцепившись в ветви массивных водяных дубов, с серебристыми крыльями, неподвижно сложенными по обеим сторонам тела, они довольно потирали лапы, и в воздухе разливался низкий многотональный гул. Большинство из них были еще очень молоды, у них были твердые тела под плотными серыми одеяниями и переливчатые зеленые глаза. Гул нарастал, и к нему присоединился еще один, более звучный и глубокий голос. Из лесной чащи на юге показался их старейшина, его длинный живот подрагивал в такт молниеносным резким движениям крыльев, таким быстрым, что невооруженному глазу было бы трудно уловить их. Все месмерды представили перед своим мысленным взором лицо, фигуру, запах и эмоциональную ауру Мегэн Повелительницы Зверей, ведьмы, погубившей их яйцебрата, и все до единого свежевылупившиеся нимфы месмердов впитали в свой общий разум этот образ, а вместе с ним и жажду мщения. Вскоре траур будет окончен. Как только нимфы вырастут и пройдут свой первый метаморфоз, они покинут Муркмайр и отправятся на поиски той, кто обманула и убила их брата. Если они погибнут, их яйцебратья, в свою очередь, встанут на их места и завершат общее дело, а каждое последующее поколение унаследует жажду возмездия.