Большая книга о разбойнике Грабше - Гудрун Паузеванг

Какой же поднялся гвалт и визг! Терялись в толчее шляпки, разваливались дорогие прически, расстегивались сумочки и слетали с ног туфли. Все бросились к выходу, расталкивая друг друга: взрослые и дети, три хора и духовой оркестр полиции. Даже Антон Шпехт не решился остановить Грабша, а убежал вместе с толпой. Многие попрыгали из окон в сугробы — к счастью, было достаточно снега для мягкой посадки. Несколько полицейских пробовали одолеть Грабша. Он вышвырнул их в окно вслед убегающей публике.

Вдруг среди испуганных воплей и причитаний взрослых послышался голос маленького мальчика:

— Дорогой разбойник Грабш, вон тот дяденька — мой учитель!

Грабш протянул руку за тем мужчиной, на которого показывал мальчик, и вышвырнул его в окно за компанию с полицейскими.

Зал мигом опустел. Скоро Грабш остался один во всей ратуше. Пропал даже Макс. Дети тоже разбежались, и только два ангела стояли на сцене и ревели в три ручья.

— Нечего хлюпать, ревушки-коровушки, — пробурчал Грабш. — Подумаешь, маленькое новогоднее представление для взрослых. Очень освежает.

Он подтащил мешок и сыпанул девочкам пряников и печенья прямо в подолы ночных рубашек.

— Приходите к нам в гости, в Воронов лес, — сказал он. — Сможете лазить по шесту и кататься с чердака в комнату, Салка и Лисбет научат.

Но ангелочки решили, что им лучше убраться подобру-поздорову.

Грабш осмотрелся и откашлялся. Кашель прокатился по пустому залу, как гром. На полу валялись туфли, порванные бусы, опрокинутые стулья. Грабш подобрал помятую трубу из оркестра, трое очков, плеер и вставную челюсть.

— Так, — зычно рыкнул он, и голос его разнесся по городу, долетев до самого леса, — и где мои пятьдесят марок? Я работал как вол. Я честно их заработал!

Но никто не отвечал. Только гулким эхом отозвались стены зала.

— Ну ладно, — проворчал он, — тогда в счет оплаты беру мешок. Хороший крепкий мешок, вместительный, пригодится. А главное, полный! — вот Олли обрадуется.

Он скинул красную шубу и швырнул ее в угол, туда же отправились шапка и розги, закинул за спину мешок и зашагал к выходу. Трубу, очки и вставные зубы он оставил себе: пусть Салка и Лисбет в них поиграют.

Домой разбойник шагал дворами, прямиком по сугробам, не разбирая дороги. Жители Чихенау в ужасе приникли к окнам и смотрели на Грабша. Но преградить ему путь никто не решился.

Огромный мешок прокормил семейство Грабш до конца января. А потом, когда съедено было все до последней крошки по уголкам и швам мешка, Ромуальду пришла в голову исключительная идея, которую он подглядел у ежей: вместе с Олли и дочками он влез на чердак, зарылся поглубже в сено, свернулся калачиком вокруг жены и детей, и они впали в настоящую зимнюю спячку. Все до одного, кроме морских свинок.

Проснулись они только в марте, сопя и чихая от сенной пыли. И стуча зубами от холода. Потому что от кучи сена почти ничего не осталось. А вокруг что-то шебуршилось, волновалось и попискивало.

Они встали, вытряхнули сено из волос, ушей и одежды и обалдело уставились друг на друга. Как изменила их спячка! Грабш похудел так, что смотреть было больно. Дети тоже осунулись и стали почти прозрачные. И только круглый животик Олли округлился еще больше.

— Как ты ухитрилась? — удивленно спросил Грабш жену. — Ты что, в спячке питалась сеном?

Олли засмеялась и покачала головой.

— А ты и забыл, что мы хотели заполнить двенадцать стульев? Ах ты сеноед мой лохматый!

На слове «сеноед» оба насторожились и огляделись. Куда подевались их главные сеноеды — морские свинки?

Но свинок давно уже нашла Салка: целый табун их притаился у стен, не решаясь пошевелиться. Черные, белые и пятнистые. Через некоторое время они подняли мордочки, принюхались и живо принялись за остатки сена.

Олли пересчитала их.

— Шестьдесят четыре, — объявила она. — Повезло еще, что мы вовремя проснулись, а то бы они сначала доели сено, а потом принялись за нас. А вот мы что будем есть? Ни капельки еды во всем доме!

— Тихо! — сказал Грабш, подняв палец. — Кажется, кто-то кричит? Они прислушались. И правда, доносились какие-то далекие крики. Грабш скатился по шесту и выбежал из дома.

На той стороне болота приветливо махал Макс. Грабш радостно свистнул и, пошатываясь, побрел к нему. Но Макс не узнавал его, пока они не столкнулись в упор.

— Быть того не может, Ромуальд! — в ужасе повторял он. — Неужто это ты? Кожа да кости! Вовремя я подоспел…

Макс и сам удивительно изменился: грудь колесом, как у супермена, вздутые мускулы распирали куртку. Он принес большой мешок с колбасой, хлебом, салом, мукой, картошкой, сливочным маслом, яйцами, фасолью, кофе и сахаром. И как он один дотащил такую тяжесть?

— Не волнуйся, — сказал Макс, когда Грабш хотел взвалить мешок на спину, но понял, что ему не справиться: так он исхудал, — я сам донесу.

Не успели они перейти болото и внести мешок в дом, как запахло оладьями. Олли накрывала на пятерых.

— Макс, теперь ты спас нам жизнь, — растрогался Грабш. — Садись за стол и угощайся!

Все принялись за еду и так старались, что Олли едва поспевала жарить новые и новые оладьи. Скоро дети уже не казались прозрачными, и Грабш раздался почти до обычной своей ширины. Олли глотала оладьи, не отходя от плиты.

— Ну, наломал ты дров в День святого Николая, а расхлебывать пришлось мне, — сказал Макс. — Всю зиму я на тебя обижался.

— Так я и думал, — грустно вздохнул Грабш. — Я и сам потом все понял. Совесть меня замучила, честное слово.

— Забудем, и дело с концом, — ответил Макс и сыто рыгнул. А потом поинтересовался, как там морские свинки. И ничуть не удивился, увидев, как сильно они расплодились.

— На что нам полный чердак морских свинок? — сокрушалась Олли.

— На молоко, — спокойно ответил Макс. — Можете мне не верить, но они дают молоко! Только самки, конечно. Молоко морских свинок питательно до невероятности. Я испробовал на себе. Молчашки в день, январь, февраль, март — и вот результат!

Он закатал рукава, сжал кулаки и поиграл бицепсами. Грабш застыл в изумлении. Олли пришла в себя быстрее и возразила:

— Здорово, ничего не скажешь, но сколько нужно времени! Пока выдоишь из каждой крохи по капельке молока…

Однако предусмотрительный Макс продумал и это. Он осторожно достал из внутреннего кармана миниатюрную — не больше коробки для завтрака — доильную установку, из которой свисали трубочки и пипетки.