Беспутный лорд - Маргерит Кэй

— Да, разумеется, мама, он очень плохой человек. Но пока не о нем, у меня есть идея. Он заплатит, но не своей кровью за оскорбление, а более для нас существенным. Деньгами.

— Конечно, дорогая, это было бы для нас лучше, но станет ли он платить?

— Мы его попробуем напугать. И потребовать компенсацию за невинность сестры. Тогда ты выплатишь свои карточные долги, а я выйду за Эдварда.

Откуда тебе известно о моих долгах? И кто такой Эдвард?

— Эдвард, я говорила тебе о нем. Я люблю его.

— Любишь Эдварда… — эхом отозвалась леди Мария, — но ты его едва знаешь. Не глупи, Амалия. Моя голова идет кругом.

Не важно, что ты скажешь, я все равно выйду за него. Только сначала мне нужно вытрясти из лорда нужную сумму. Мы напишем письмо Киту Рейзенби. Но об этом ни в коем случае нельзя говорить Клариссе, она попытается нас остановить.

— Нет, моя дорогая Клэрри знает, как быть с моим долгом. Вот только зачем она тебе сказала об этом? Я же просила ее тебя не волновать.

— Послушай, мама, она ничего не должна знать, иначе конец нашим планам — денег нет, ее честь потеряна, а ты будешь в тюрьме для бедных, и я не смогу выйти за Эдварда… Мама, обещай мне.

— Ну, даже не знаю, что сказать… Ты так это представила… — Она сомневалась, но, поскольку привыкла всегда поступать, руководствуясь чужой волей, не могла сопротивляться напору Амалии.

Письмо, под диктовку Амалии, было написано и отправлено. Когда Кларисса, наконец, вышла из своей спальни, одетая для прогулки, леди Мария и Амалия с невинным видом сидели рядышком в гостиной. Пожелав доброго утра, она ушла из дома и пошла в парк. Голова все еще болела.

Кит тоже решил пройтись, подышать свежим воздухом.

Он очень скучал по Клариссе и ругал себя за то, что не удержался и настоял на близости, хотя она просила и умоляла его о пощаде. Но тут же его настроение сменилось, и он поздравлял себя, что вовремя избавился от еще одной обманщицы. Потом решал сделать ее любовницей, вернее, попытаться просить ее об этом, если даже это ущемит его гордость. По крайней мере, у него будет время удовлетворить свое желание и погасить страсть, завладевшую всем его существом.

Но письмо от леди Марии положило конец сомнениям. Сначала он не мог понять ни строчки — ужасный почерк, рука незнакома и подпись тоже. Уже хотел скомкать и выбросить, как вдруг увидел имя Клариссы. Он прошел в громадную, обшитую дубовыми панелями библиотеку, сел в любимое кресло и стал читать. А прочитав, пришел в ярость, потому что получил полное доказательство ее двуличности и подлости. Значит, он с самого начала был прав. Она действительно была шантажисткой. Значит, не солгала в одном, когда написала в прощальной записке, что больше не станет с ним встречаться. И еще в том, что не станет его винить за то, что он лишил ее невинности. О нет, она не лгала, когда писала. Потому что вместо себя грязную работу переложила на свою мать! Это было за пределами всякого понимания. Он скатал письмо в маленький шарик и бросил в камин, но промахнулся и еще больше разозлился. Как он мог так обмануться? Ведь он почти поверил ей. И последние сутки провел, страдая, что обидел ее, боялся, что Кларисса оскорблена, расстроена и плачет где-нибудь в уголке одна, в ужасе от своего будущего. А эта лживая тварь все это время обдумывала, как нанести ему удар. И вдруг ему пришло в голову, что она не была невинна, наверное, подделала какими-то ухищрениями свою целомудренность, которой давно была лишена. От такой женщины, которая умела так блестяще разыгрывать невинность и способна была так провести его, можно всего ожидать. И подделать свою невинность не составит труда, если с самого начала таков был план. Она была ведьмой и околдовала его так, что он потерял голову. Сейчас, понимая, как его провели, он был так оскорблен и разгневан, что готов был задушить ее.

Кит застонал от бессилия и душившей его злости. Потом вознаградил себя понюшкой нюхательного табака, чтобы хоть немного успокоиться. А ведь он считал себя искушенным в вопросах женских интриг, казалось, каждый их фокус был ему известен. Но оказывается, среди них все-таки нашлась одна и все-таки поймала его на трюк, старый как мир. Крючок, наживка, поплавок — и готово, он клюнул!

Еще смешнее то, что он почти убедил себя, что влюбился. Он даже решил ее разыскать, чтобы предложить защиту и покровительство. Уже мелькали мысли о том, что, наконец, он по-настоящему увлекся. И даже… О боже, какой стыд, что, может быть, их ждет совместное будущее, основанное — проклятье! — на их обоюдном подлинном чувстве.

Почти убедил, но не совсем. Оставались сомнения, и они оправдались полной мерой. И уже конечно, теперь все кончено. Он отомстит, его ничто не остановит теперь, и он тоже тщательно продумает свой план. Надо сделать так, чтобы она страдала и еще чтобы он получил над ней полную власть. Власть над ее чудесным, таким нежным телом в любое время дня и ночи. Пока он не устанет от нее. А когда страсть утихнет, наступит пресыщение, он просто выставит ее вон.

Ему доставляло болезненное наслаждение плохо думать о Клариссе еще и потому, что последние сутки он думал плохо только о себе самом. И вот доказательство ее вины перед ним. Правда в проклятом письме открылась. Что она там писала в прощальной записке? «Я охотно сама отдалась тебе». И вероятно, с такой же охотой отдавалась до него многим другим. Но, представив Клариссу в объятиях другого, он испытал сильную боль. Постарался прогнать усилием воли от себя гнусные картинки, которые подсказывал разгоряченный разум. Раз она шлюха, то должна быть только его шлюхой, и ничьей больше.

Он с горечью вспоминал те моменты, которые они провели вместе, пытался подавить свой гнев, взывая к нежным чувствам, которые, несмотря на это грязное письмо, все-таки пробивались. Надо отдать должное — она красива, смела, умна, находчива и… Нет ли тут ошибки? Но, увы, его подозрения на обман были с самого начала, и теперь они нашли подтверждение в этом письме. И все равно, он желал ее.

«Ничего нельзя построить на обмане» — ее слова вспомнились вдруг, и он увидел перед собой ее лицо, эти выразительные, широко распахнутые зеленые глаза, лукавую усмешку на чувственных губах, соблазнительное тело, — она преследовала его воображение, захватила его мысли так, что он больше ни о чем не способен был думать. Его охватывало отчаяние от крушения тайных надежд, и глубина отчаяния измерялась силой предательства той, которую он почти полюбил.

Он взял скомканное письмо, расправил. Леди Мария писала о вознаграждении, приемлемом, разумеется, за потерю ее дочерью невинности. Но не была указана сумма, сколь она должна быть велика, хотя можно не сомневаться, что она будет значительной. После обвинений его в жестоком обращении с ее чистой и невинной девочкой эта дама бесстыдно перечислила достоинства Клариссы — внешнюю привлекательность (у Амалии не поднялась рука написать, красоту), она умна и хорошая хозяйка, начитана и знает все на свете, если бы не он, она могла осчастливить в браке любого джентльмена. Кит вдруг засомневался, что Кларисса могла о себе самой написать такими словами, дать такую глупую характеристику. Хотел бы он видеть ее лицо, когда она писала это. Или диктовала. Но это не возможно. Все это розыгрыш, чья-то глупая шутка. Он представил, как она сидит рядом, перечитывает эти строчки, весело смеется, при этом ее нижняя губка кривится насмешливо, глаза искрятся, а потом, иронически приподняв бровь, кокетливо спрашивает, находит ли он ее привлекательной, зная, что на самом деле он считает ее самой красивой женщиной на свете. Разве он не говорил ей это в ту ночь любви? Разве она не видела, с каким обожанием он ласкает ее тело? Он сказал бы это, и она бы улыбнулась, довольная ответом.