Из истории группы "Облачный край" - Сергей Богаев

нужны нам в одной песне; Лёха переключил звук и его комната наполнилась другими, неслыханными досель звуковыми красотами, они смачно ложились в другую нашу композицию. Это был KORG M1, и вернувшись в гостиницу я сказал Лысику, что все клавишные, которые мы записали – можно было бы смело стирать – они не идут ни в какое сравнение с тем, что я сейчас слышал у Вишни. Но если б это был его инструмент – ему дали его совсем ненадолго в Театре Боярского, и нам это было совсем недоступно.

Мы записали все партии на клавишах Муратова и вместе со всем остальным они звучали, в общем-то, пристойно и даже очень, ведь у нас вообще не было никаких клавиш, и всё всех в принципе устраивало, но мне не давала покоя мысль, что всё это могло бы зазвучать еще лучше, и я об этом знал. И счастье улыбнулось нам! Вишня попросил заимодавцев оттянуть срок отдачи инструмента на неделю, на два дня он уезжал на гастроли в Луганск и мог оставить нам вожделенный Корг. В условленное время мы вышли его встречать, волнуемся и тут… о чудо! Заворачивает такси и из него выходит… нет, выплывает словно в рапиде огромный Вишня в шикарном краповом пальто и широкой черной восьмиклинке, казался он настолько большой – будто выше меня голову и с огромной коробкой Карга наперевес – держит его как ребёнка. И тут мы, словно ленточные черви – голодные, немытые и пьяные. Он вскинул инструмент на громадное плечо, показал на нас пальцем и громко-громко засмеялся – ну и мы не заставили долго ждать: минуты две мы так простояли во дворе церкви, извиваясь во рже.

Поднялись в аппаратную, Лёха установил всё, подключил и объяснил всё Лысковскому. Коля врубился очень быстро и вот уже вскоре он смело тыкал пальцами в священный прибор. -“Я вам больше не нужен и могу смело начать движение вспять?” – тут уже Юра Морозов развернулся в кресле и внимательно посмотрел на Алексея. -“Лёха, – спросил его Лукич – где ты берешь такую траву, сколько она стоит, нет ли у тебя её с собой, а если есть, то не найдёшь ли ты возможности….” – тут Лёха всё понял и они вместе удалились в туалет, этажом ниже. Долго они там сидели, мы целый трек в двух местах полностью успели проложить. Звонок на пульт из кабинета директора – звонит Кобрина – “Юра, у тебя там ничего не горит, слышишь запах? Типа как шторы горят или швабры.”. Юра мгновенно все понял, попросил меня спуститься за нами. Я постучал к ним в туалет, они вышли, а за ними – густое облако сизого дурмана. Кабинет директора располагался в самой близости от туалета. Юра был человеком крайне тактичным. Он уважал права и свободы, записывавшихся в студии музыкантов: нам он разрешал употреблять алкоголь, ничего не имел против и таких шалостей, если это не влекло бы никакой опасности – по незнанию, сотрудники церкви могли бы запросто и пожарных вызвать.

В качестве альтернативы Юра запустил их в прилегающее к аппаратной крохотное помещение с табличкой “Аппаратная-2”, которое, по сути, служила “паяльной” мастерской. Там-то и просидели они всю смену, не будучи знакомыми до сих пор – они нашли уже много общих интересов, пока мы писали Корг. Вдруг, аппаратной скрипнула дверь – она вовнутрь открывалась – и высвободила оттуда сначала густую струю сизого тумана, затем двоих гуманоидов, медленно вплывающих к нам. Мы попытались им что-то сказать, о чём-то спросить, что-то предложить, но было видно, как наши слова пролетают их насквозь, ничуть не задевая. Юра спешно открыл все вентиляционные отдушины – проветрил как следует за ними, и глядя на дверь каморки, молвил: “Табличку эту следует сменить. Какая же она аппаратная? Это теперь будет “марихуанная”.

Колю на этих звуках охватил такой эмоциональный подъём, он очень быстро, буквально за два дня всё записал. Помню, как на одной из песен в аппаратной появился ветеран отечественной звукозаписи Виктор Динов. Писали былину о борьбе русского народа с идолищем поганым. Динов предложил нам буквально ноту одну изменить, и настолько это оказалось в точку, произведение стало совсем убедительным и приняло законченную форму – вот одна всего лишь нота – истинный профессионал сразу заметил недостающую деталь.

Настал и мой черёд повышенной ответственности. Ритмические рисунки я всегда записываю на трезвую голову: там нужно чётко выигрывать рифф, поэтому никакие средства, рассеивающие сознание, недопустимы. Иное дело – соло! Здесь необходимо как раз полное высвобождение чувств – я позволял себе… да что там говорить – рядом с комбиком стоял стакан, а рядом с ним – бутылка портвейна.

Писаться в церкви – особый случай. Там такая акустика – ты слово – тебе возвращается пятьдесят. Комбик я врубал на самую полную мощность – это вводило меня в нужное состояние. Как-то раз чувствую, кто-то похлопал меня по плечу. Оборачиваюсь – маленький такой дедок-лесовичок стоит седобродый, говорит мне укоризненно: “Молодой человек, вы извините, вот это вы сейчас что делаете?” – Как что? В данный момент я записываю соло-гитару, вы вот…” – “Знаете, вот так, как вы это делаете – это очень непрофессионально, вы на такой громкости – с ума что-ли сошли, здесь ведь церковь, Храм, тут люди молятся, молодой человек, здесь акустика белокаменного собора восемнадцатого века, тут хоралы поют, фрески, они попадают все, вы работаете непрофессионально – так никто гитару не пишет, вы же не на концерте…”- “Знаете, начал нервничать я, пока еще сохраняя спокойствие, – та музыка, которую мы играем, предполагает определённую звуковую эстетику, при которой необходимо определённое звуковое давление, обеспечивающее акустическую обратную связь с датчиком электрогитары так, чтобы заводка была, понимаете, чтоб пела она и стонала. Если я сделаю тише – ноты сыграю, однако звучать они будут совсем по-другому.” -“Молодой человек, ну что вы басни сказываете, я еще когда вы буквы учились писать – уже Кобзона записывал, чему вы учите меня? Сказал – так нельзя, так никто не делает – что тут спорить? У вас вино стоит на краю колонки – сейчас вы его двинете плечом, оно разобьется прямо на паркет…

Что говорить, разозлил меня он не на шутку. Морозов уже в громкую связь кричит мне: “Серёга, ну чо, будешь писать?”, дает фонограмму, а этот не уходит – всё смотрит на меня, на комбик, что-то говорит, жестикулирует, а на мне