Первый день вечности - Александр Уралов

— Погоди, — перебил его Антон. — Давай по порядку: я расскажу о том, как переговорил с властями. Пусть зрители тоже послушают… Кстати, эфир-то наш… идёт?

— Идёт! — поднял руку Пашка. — Всё нормально.

— Ладно, говорите, — кивнул головой Москвич.

— Господи, — думала Яна. — Если мы выберемся отсюда живыми… что я напишу в своей книге? Правду? А в чём она? Как всё это опишешь? И страшно… и всё-таки как-то сроднились уже с этими бестолковыми мальчишками…

Я же всегда старалась писать правду! Даже, когда был заказ на ту или иную статью! Я же не могу, НЕ МОГУ писать о том, во что не верю…

А во что сейчас верю я? В то, что всё обойдётся? В то, что сейчас на площади митингуют… пьют пиво такие же пацанчики… разворачивают свои глупые детские лозунги… а напротив мёрзнут хмурые менты…

Я верю в то, что Антон всё уладит?.. Взрослые всё уладят, девушка…

Я верю в то, что всё справедливо?

Я верю в то, что сейчас мать не включает телевизор при дочке и старательно врёт ей, что её мама-Яна опять срочно уехала по делам? И тайком смотрит на меня сейчас и плачет?

Во что я верю? Почему я здесь?

Яна закрыла глаза.

Господи… Ты, там, на сияющем облаке… видишь всё и читаешь в душах людей… имя Твоё, слава Твоя, голос Твой… воля Твоя…

Она открыла глаза. Рядом полулежа, таращил глаза Сашка, прижимая к себе зайца. Яна наклонилась к нему и прошептала:

— Саша… ты мне веришь?

— А что? — так же шёпотом серьёзно спросил Сашка.

— Бог… я чувствую его повсюду, — проглотив комок в горле, тихо-тихо сказала Яна.

Сашка испуганно смотрел на неё. В глазах его застыл страх.

— Ты мне веришь? — настойчиво спросила Яна, вглядываясь в серые Сашкины глаза.

— Яна… я… я тоже, — наконец пробормотал Сашка. — Я не умру, я знаю.

Яна погладила его по коротко стриженой голове, и в душе провернулось что-то большое и горячее… подступило к глазам. Голова была тёплая… как у дочки.

Андрей мучительно старался разобраться в происходящем. Ему казалось, что он очищает огромное полотно — ту часть своей жизни, о которой напрочь забыл. Кусочек за кусочком, словно мозаику. То, что он сейчас видел — немного искаженно, как через странную подзорную трубу, тотчас становилось его собственным воспоминанием. Словно мыкаешься с не дающимся словом, — тем, что упорно вытанцовывает на кончике языка и не желает вспоминаться. И вдруг — выпаливаешь его… и удивляешься, как только ты мог его забыть!

Всё, что он видел, было непривычным. Оно было… этому он так и не смог подобрать нужное слово… всеобъемлющим, что ли? Каждое мгновение представляло собой абсолютно четкую картинку. Пылинка, кружившая в воздухе; запах оружейной смазки; капельки пота на лбу Оксаны второй; еле слышное дрожание поверхности водки в стаканчике; шорох плюшевых зайцев и медвежат… всё это воспринималось одновременно, со всех точек и ракурсов. Любая секунда, ничтожный тик-так на наручных часах Андрея, представляла собой полную картину. В объёме, с запахами и вкусами. Андрей вдруг понял, что сейчас он может запросто переместиться внутрь "ролекса" Басова и проследить за каждым колёсиком и балансиром. Или подняться к потолку и скользнуть внутрь силового кабеля, или проникнуть в таинства студийной камеры, чтобы полюбоваться слаженной работой крошек-электронов. Он знал и чувствовал всё, всех и за всех. Это не походило на подглядывание в щёлочку — нет, в этом не было ничего стыдного или неприличного, ведь потрясающая красота всего сущего смяла его. Это было настолько волшебно, что жаркая, пропахшая табаком и перегаром студия виделась ему огромной вселенной, населённой, как прекрасными огромными людьми, так и крошками-микробами, инфузориями и прочим суетливым народом. Каждый звук гремел, как хорал…

"Вот оно какое, всевидение! — потрясённо подумал он. — Наверное, именно так обозревает нас с облаков Господь наш небесный!"

Он всмотрелся в Ольгу, надеясь, что и она сейчас переживает тоже, что и он. Её сияющие глаза были широко открыты. Андрей проследил за её взглядом. Она смотрела на него, на Андрея, сидящего за стеклянным столом…

И одновременно, она видела себя, съёжившуюся на диване и глотающую слёзы у телевизора, на экране которого продолжался и продолжался прямой эфир. Андрей хотел сказать ей, что это прекрасная аналогия: то, как мы при жизни воспринимаем мир, так же отличается от нынешнего восприятия, как телепередача от реальности… но вдруг понял: Ольга смотрела на него, на него и только на него. На телеэкране и сейчас, после смерти, она вглядывалась только в его лицо.

Андрей целовал её, чувствуя, как мир вращается вокруг в торжественной ярости бытия. Именно сейчас можно было просить вернуть его в мир живых. Комочком плоти, маленьким эмбрионом, микроскопической запятой, начинающей расти в чреве женщины. Да-да, именно сейчас его просьба была бы услышана. Он ещё крепче обнял Ольгу, борясь с искушением вернуться. Без неё — нет. А выберет ли этот путь она, он не знал и твёрдо понимал, что спрашивать её сейчас бесполезно. Наверное, где-то там, в сияющей небесной канцелярии пожалели несчастного дурака Андрея Нулина и решили дать ему один-единственный шанс. Шанс остаться со своей любимой… шанс разбудить её от смертного сна. Шанс держать её за руку и просить прощения за то, что когда-то покинул её.

"Ну, вот… момент истины… — подумал Андрей. — Оленька, малыш… хорошо, что тебя здесь нет… Так и не выходил бы отсюда… Господи, что это со мной? Надо, надо идти… не просидишь тут всю жизнь… под водочку… а интересно всё складывается, а? Митинги какие-то… поддержка. В центре внимания. Только нам-то что? Ну, не выдержат нервы… бабахнут… на штурм пойдут…"

Неуютно. Андрей постоянно ощущал у себя за спиной окна.

Когда-то в этом помещении был актовый зал. Его разделили на две студии, две режиссёрки и комнату эфирного оператора. Окна заложили звуконепроницаемыми плитами и налепили листы фанеры. Со стороны улицы окна были видны хорошо. Тёмные и слепые. В них никогда не горел свет. А за окнами были студии…

Андрею вдруг представилось, как некие военные обсуждают план действий: так, мол, и так — судя по изображению на телеэкранах, Андрей Нулин сидит вот здесь… крестиком обозначен. А Москвич — тут. Вон он, в прицеле… сквозь окно…

"Влепят прямо в спину… — думал Андрей. — Из крупнокалиберного. Дальше пуля пролетит в Басова, а потом…"

— Андрей, твои соображения? — спросил Басов.

Андрей разлепил губы:

— Девчонок если оставим — я - "за"!

— Оставим.

— Нет, мы с ребятами, до конца!

— До какого конца… до анатомического, именуемого "пенис"?

— Кирилл! Перестань хорохориться!