У сыщиков каникул не бывает - Татьяна Сотникова

А вот Бармалей понятия не имел о правилах хорошего тона. Он вдруг принялся обнюхивать Ивана Антоновича. Даже лапами стал ему на грудь.

– Фу, Барми, фу! – дернул его за ошейник Саня.

Старик засмеялся:

– Хороший у тебя пес. Он ведь понял по интонации, что я уезжаю, – вот и прощается.

Пашка не согласился:

– Да он просто увидел хозяина Чубика, а самого пуделя нет. Вот он и спрашивает.

– А мне мой знакомый о вас говорил, – сказал Иван Антонович. – Игорь, художник. Понравились вы ему. Любознательные… Только вот выставки его скульптур, которую вы собираетесь посетить, не будет. К сожалению.

– А зачем вам тогда эти фигуры? – поинтересовалась Анка.

– А это подарок одному моему заграничному другу, – ответил Иван Антонович. – У него в Португалии целый музей подобных фигур. Вот я и решил подарить. Так сказать, от всего сердца… Завтра улетаю. Так что вы больше не беспокойте художника, хорошо? – Иван Антонович поочередно посмотрел в глаза каждому из ребят. – Пусть спокойно работает… Я вам специально сейчас все объяснил, чтобы вы не мешали ему лишними расспросами. Ладно, Санек?

Саня кивнул. И спросил все-таки:

– Значит, больше не увидимся?

– Почему же? Завтра я еще выйду погулять с Чубиком. Я его Игорю оставляю. Любит он собак. Вот на прогулке, пожалуй, и попрощаемся.

И старик пошел к дому, в котором находилась квартира-мастерская художника Игоря. Кодовый замок он открыл своим ключом.

Ребята молча стояли под тополем. Бармалей сидел рядом, уставившись на дверь подъезда. И вдруг он рванул поводок: оказывается, Иван Антонович уже вышел. У художника он не пробыл и десяти минут. Помахав ребятам рукой, старик поспешил к своему дому.

Каково же было удивление друзей, когда через минуту они увидели в арке двора художника.

– Здравствуйте. А к вам Иван Антонович заходил, – сказала Анка. – Вы с ним совсем немного разминулись.

– А, ребята, здравствуйте! Ничего страшного, еще зайдет. Да у него и ключ есть от мастерской. Увидел, наверное, что меня нет, и решил попозже заглянуть. Он же завтра за границу уезжает. Оказывается, увозит он мои скульптуры… Жалко! Хотя вроде бы радоваться надо.

– Да, знаем, он сказал, – грустно произнесла Анка. – Не увидим мы больше вашего… удивленного художника.

– Почему же? – улыбнулся художник. – Да прямо сейчас и заходите. Посмотрите на Сальвадора Дали, если он вам так понравился. Попрощайтесь!

Саня показал на Бармалея: а как же собака?

– Да ничего страшного, – махнул рукой Игорь. – У меня с завтрашнего дня тоже песик будет жить.

Великий испанский художник сидел в своем кресле у окна. Посреди комнаты стоял большой деревянный ящик.

– Сегодня еще любуйтесь, а завтра с утра рабочие придут, – сказал Игорь. – У Ивана Антоновича уже вся квартира ящиками заставлена, так что Сальвадора у меня будут упаковывать. Ну, я пойду чаек поставлю.

Как только художник вышел из комнаты, Бармалей залаял и бросился к скульптуре. Он обнюхивал Сальвадора Дали так же, как совсем недавно Ивана Антоновича! И так же норовил прыгнуть лапами ему на грудь.

– Барми, фу! – возмутился Саня. – Что это с ним?

– Анка, – шепнул Пашка, – постой у двери, посторожи, ладно?..

Вспомнив, как Пашка назвал ее «лучшей ищейкой», Анка хотела ответить, что сторожить может Бармалей или сам Пашка. Но, взглянув на Пашку, она почему-то кивнула.

А тот стал внимательно изучать голову Сальвадора Дали, заглядывая под волосы на затылке.

– Помнишь, Чибис, как он в телескопе смотрелся? – приговаривал он. – Половины головы не было… Смотри-ка, уши мягкие.

Саня хотел предупредить Пашку, чтобы он не дергал Дали за ухо. Еще отвалится! Но было уже поздно. Пашка потянул за мочку Сальвадорова уха. И вдруг… Тихонько щелкнула какая-то пружинка – и голова скульптуры открылась! Ее верхняя половина просто откинулась, как крышка шкатулки.

Пашка разинул рот.

– Смотрите, – прошептал он.

В нижней половине головы, в мягких гнездышках из ваты, прикрытые прозрачной крышечкой, лежали… три крупных яйца. Конечно, не куриные, а какие-то драгоценные. Они сверкали золотыми, голубыми и хрустальными гранями.

– А я знаю, что это! Это пасхальные яйца Фаберже! – догадалась Анка.

Не зря она так любила ходить по всяким музеям.

– Вот это… птичка. Снесла яичко, – шепнул Пашка. – Все, закрываем!

Когда художник вошел в комнату, с головой великого испанца все было в порядке. Ребята застыли рядом с его креслом. Казалось даже, что в комнате не одна, а четыре скульптуры. Только Бармалей прыгал вокруг Сальвадора Дали.

– Спаси-си-бо, – пролепетал Саня, – мы уже попрощались. Мы пойдем. А то собака еще заденет что-нибудь…

Художник не стал их удерживать. Наверное, ему грустно было расставаться со своим Сальвадором.

Вечером друзья ждали у цирка. Мефодий Синицын, увидев их, совсем не испугался и даже не заволновался – напротив, он приветливо помахал им рукой. Очков на его лице не было.

– Точно говорю: становится парень человеком, – солидным тоном сказал Пашка. – Перестает увлекаться всякими глупостями.

– Придумали что-нибудь? – спросил Мифа. – Даже жалко, что вы зря головы ломали. У меня созрел самый простой план. Называется «Тринитротолуол».

Пашка ухмыльнулся:

– Хорошее название. Ты что, взорвать его хочешь?

– Да нет, почему взорвать?

– А зачем этот… тол? Так же взрывчатка называется!

– Ну, это так, дань прошлому… И, как поется в одной старой песне, чтоб никто не догадался. А вообще-то я решил: ничего ни для кого никогда красть не собираюсь. Даже вслух произнес. Вот и услышал эти три «ни». А «тротолуол» добавил просто так!

– Молодец, смешно придумал, – похвалил Пашка. – Только сложно очень.

– А участковый? – напомнила Анка.

Мифа махнул рукой:

– Лучше я за старые пакости отвечу. Но новые делать не собираюсь.

Пашка тихонько подтолкнул Саню. Такие планы Мефодия их не очень-то устраивали.

– Отдай ему эти часы, мы очень тебя просим, – тихо сказал Саня.

У Мефодия отвисла челюсть.

– Вы что… – прошептал он. – Заодно с ним?!

– Как ты мог подумать! – возмутилась Анка. – Заодно с ним! Думать надо, а потом говорить. А ты, Чибисов, тоже молодец. Начал с самого конца. Объяснить же надо!