Астральная жизнь черепахи. Наброски эзотерической топографии. Книга первая - Яков Шехтер

О незнакомце я решил с реб Берлом не говорить. Кто знает, сколько раз посещал его пророк Элиягу, проверял и уходил, сжимая в руке горстку медных монет. Наверное, каждый должен сам пробиваться через толщу, отделяющую его от истины, искать в ней лишь для него предназначенную нишу.

Боли в правой почке у меня больше не повторялись. Что послужило тому причиной: благословение пророка или перемена климата – кто знает? Вот если б вновь повстречаться…

Я никому не рассказываю про свои поиски. В Тель-Авиве и без такого легко прослыть сумасшедшим. Потоки безумия и блуда захлёстывают этот город, символ вселенского заговора сионистов. Глупцы! Спросите меня, хотят ли евреи мирового господства? Фалафель и пиво, вот к чему свелась вековая скорбь!

Я проведу вас по улицам, напоенным ленью Леванта, я покажу вам заплывшие жиром бока дщери Сиона. С кошачьим бесстыдством покоряется она воле необрезанных чужаков, бесплодны груди её, измятые руками неверных любовников. Не господства взыскует она, а милосердия. Приди, пророк, возьми за руку и укажи путь к спасению!

Только однажды, столкнувшись на улице со старым знакомым, я ввязался в довольно скользкий разговор.

– И что потерял здесь реб «ид»? – спросил Йоэль, увлекая меня в тень, подальше от лучей жаркого январского солнца.

Я ответил ему, как настоящий еврей, вопросом на вопрос.

– А если я увидел пророка Элиягу и пытаюсь его догнать?

Йоэль хмыкнул и принялся наматывать на указательный палец кисточку цицит.

– Видишь ли, – сказал он, – проявление в материальном мире духовной субстанции, условно обозначаемой Элиягу – это всё, что осталось у нас от пророчества.

Кисточка намоталась до конца, Йоэль чуть потянул её, словно испытывая на прочность, и принялся раскручивать обратно.

– Подобного контакта со Всевышним удостаиваются лишь самые большие праведники.

Он аккуратно заправил за уши небольшие «литовские» пейсы и добавил:

– В подавляющем большинстве случаев люди видят вокруг себя то, что хотят увидеть.

Крупные капли дождя застучали по чёрной шляпе Йоэля. Солнечный жар ослабел, но ни одна туча не заслоняла глубокого неба над Тель-Авивом. Капли превратились в струи, струи собрались в потоки. Вместе с полудюжиной бродячих котов нам пришлось укрыться под козырьком ближайшего магазинчика.

Прижавшись спиной к горячему стеклу витрины, я наблюдал, как беспричинно и щедро изливает Г-сподь Вседержитель своё милосердие на забывший Его город.

За два перехода дошел Навузардан от границы до стен Святого города. Второй стеной из блестящих щитов окружили вавилоняне Иерусалим.

Утром двадцать третьего июня они пронеслись сквозь местечко на запыленных мотоциклах, посверкивая круглыми стеклами очков. Уже на выезде пулемётчик, сидевший в коляске последнего мотоцикла, аккуратно тронул приклад, и школьный учитель Захария осел на землю, теряя привычную строгость осанки.

На следующий день всех собрали на площади. Литовцы ходили по домам и выгоняли тех, кто прятался. Никого не убивали, только били тяжелыми деревянными палками. Немецкий офицер сидел на балконе второго этажа и пил чай. Мы стояли на площади с восьми утра почти до темноты.

Тридцать возов с железными молотами послал Навуходоносор вместе с войском, и все они раскололись о первые ворота Иерусалима. В страхе хотел Навузардан бежать от стен города, но ангел остановил его.

– Разрушай разрушенное, – сказал ангел. – Пришло время сжигать сожженное.

Ударили древком копья в ворота Иерусалима – и упали ворота.

Они вывели из толпы раввина и раздели его на глазах у всех женщин местечка. Свиток Торы расстелили перед ним на земле и приказали мочиться. Раввин отказался. Тогда они оскопили его острыми краями старого пергамента. Раввин умер на следующий день, там же, на площади, примотанный к столбу святыми словами.

Утро двадцать третьего тамуза[35]Навузардан встретил внутри стен Иерусалима. Он убивал и шёл, шёл и убивал, продвигаясь по улицам города, пока не вступил на Храмовую гору. Когда же увидел кровь пророка Захарии, бурлившую на мраморных плитах пола, спросил у жрецов:

– Что это?

– Кровь жертв, – ответили жрецы.

– Приведите жертвы и зарежьте передо мной, – приказал Навузардан.

Принесли в жертву быков, но не успокоилась кровь.

Около пяти часов вечера офицер встал.

– Всю жизнь вы водили за нос литовский народ, – сказал он. – Теперь пришло время поработать.

Через два часа литовцы отобрали всех мужчин моложе сорока лет и увели. Остальных отпустили по домам.

– Вы обманули меня, – сказал Навузардан. – Это не кровь жертв.

– Мы обманули тебя, – признались жрецы. – Это кровь пророка.

«Возвратитесь к Нему, и Он вернётся», – говорил он; но его не слушали.

«Отвратитесь от путей ваших злых и мерзостных деяний ваших», – взывал он; и его убили.

–Такое злодейство требует отмщения, – усмехнулся Навузардан.

Привели и зарезали два миллиона мудрецов Израиля, но не успокоилась кровь.

Принесли и зарезали два миллиона грудных младенцев, но не успокоилась кровь.

Привели и зарезали два миллиона юношей и девушек, но не успокоилась кровь.

Тогда спросил Навузардан:

– Захария, Захария, ты хочешь, чтобы я убил всех?

Перестала кипеть кровь, ровной струёй хлынула она из храмовых плит. Ручейком зазвенела она, зажурчала, заструилась, ища проход между телами.

Через два дня увели оставшихся мужчин. Сказали – тоже на работу. Потом девушек и молодых женщин. Потом стариков, старух и детей. Уцелела лишь моя мать. Её спрятала Вирга, наложница офицера.

Сегодня в нашем местечке живут только литовцы.

Перед отъездом я предупредил Аушру: в Израиле есть всего две национальности – евреи и арабы. Она согласилась. Мы поселились в Реховоте, я быстро освоил язык, нашел работу. Уходил рано, возвращался поздно, измученный жарой. Аушра училась. Через год она прошла гиюр[36]. Мы поставили хупу[37], и тут мою жену словно подменили. Ребеле, который обучал Аушру, предупреждал, что такое возможно. Я не верил. Как могут четыре деревянные палки и кусок бархата повлиять на наши отношения?

Вскоре выяснилось, что Аушра допустила Закон слишком близко к сердцу. Со своей немецкой педантичностью она принялась исполнять не только его букву, но и все знаки препинания. Наш дом наполнился бесконечными запретами и ограничениями. Мы стали ругаться из-за молочных и мясных чашек[38], курения в субботу, чистых и нечистых дней[39]. Увы, человек не ценит того, что ему дано, воспринимая счастье только как переход от одного состояния к другому.