Ловушка памяти - Надежда и Николай Зорины

– Вы знали, что существует такой фильм?

– Конечно, не знала!

– Вы оба с мужем преимущественно работали дома…

– Да, мы оба переводчики, только он переводил техническую литературу, брошюры, инструкции и тому подобное, а я… Ну да, мы в основном находились дома.

– Получается, у Максима не так много было возможностей для уединения. Как же он мог в совершенной тайне от вас смотреть подобные фильмы?

– У нас разные компьютеры, мы работали в разных комнатах… Возможностей сколько угодно. И потом… В последнее время Максим часто… Его часто не было дома. Да и я не каждую же минуту… Иногда ездила в редакцию, иногда к сестре, к знакомым ходила в гости.

– Итак, о фильме вы ничего не знали? – Бородин встал, перенес стул к столу, придвинул свои бумаги, снова начал записывать.

– Не знала.

Минут пять или больше он писал, не поднимая головы. Я повернулась к компьютеру – там снова была заставка с пауком. Мне вдруг захотелось посмотреть фильм сначала, чтобы опять увидеть живого Максима и услышать его голос. Может быть, Бородин забудет диск, и я смогу посмотреть, когда он уйдет?

Ничего не получится – скорее всего, он меня арестует.

– С сестрой вы не виделись больше недели, так?

– Так.

– О том, что ваш муж и сестра любовники, узнали на следующий день после похорон?

– Да.

Он все записывал – задавал вопросы спокойным, не обвиняющим, нейтральным тоном и записывал. И у меня опять возникла уверенность, что в смерти Маришки я не виновата. Мне стало так спокойно, так хорошо! Я совсем перестала бояться майора, даже почувствовала к нему некоторую симпатию и почти решилась попросить оставить мне диск или сделать с него копию – кажется, в нашем компьютере есть такое приспособление, Максим что-то говорил. Не помню только, как оно называется, как-то смешно.

– Прочитайте и распишитесь.

Нет, просить неудобно. Да майор и не согласится, несмотря на свою симпатичность.

Я подошла к столу. Попыталась вчитаться в текст и опять разволновалась – не от того, что меня могут арестовать, не из-за сестры, а даже и не знаю из-за чего – смысл протокольных строчек так и остался для меня не расшифрованным. Ну и ладно, сделала вид, что прочитала внимательно, что все-все поняла, и расписалась.

– Я попрошу вас прийти ко мне в отделение, кабинет двадцать восьмой. Завтра, в двенадцать. Вот повестка.

Я расписалась и там. Завтра. Значит, у меня есть целый день, вечер и ночь. И часть утра. Если он забудет диск…

Бородин подошел к компьютеру, вытащил диск, положил его в папку.

– Подождите! Вы не могли бы…

Нет, не стоит, он не согласится.

– Что? – Майор повернулся ко мне.

– Я… Нет, ничего.

– Тогда всего доброго.

– До свидания.

Я проводила его и вернулась в комнату. Села на диван, потом легла, закрыла глаза.

Максим налил вина – чужого вина – в бокал, поднялся, чтобы произнести тост. «Наташа! Мы прожили вместе…» Посмотрел на часы – до выхода время еще не истекло. – «Наташенька!» И не смог продолжить. И снова взгляд на часы. И снова тост. Вино не помогло. «Максим, не надо плакать! Только не плачь!» Скоро все разрешится! Осталось потерпеть совсем немного: десять минут, пять, три. Стекло дребезжит – шаг, и все кончится. Пора! Я не видела, как ты падал, теперь увидела. Не хватает женского крика. Тот, кто сотворил этот фильм – конечно, дьявол! – не предусмотрел женский крик.

Максим наливает вино…

Я лежала и прокручивала фильм снова и снова. Иногда останавливала какой-нибудь кадр, другой ускоряла, как на быстрой перемотке. Мне не нужен был диск – оказывается, фильм был в моей голове. Максим наливает вино – Максим умирает.

Прошло, наверное, много часов, когда я поднялась с дивана. Я пережила Максимову смерть и излечилась, мне больше не было больно. Чтобы проверить, так это или нет, я прошла в спальню, раздернула шторы, прильнула к окну… Во дворе, у скамейки, на том самом месте, куда упал Максим, стоял какой-то человек и в упор смотрел на меня.

Шесть часов вечера. Всего только шесть, а Настя придет не раньше десяти – ей зачем-то обязательно нужно заехать домой. Она говорила зачем, но он не понял, не расслышал, потому что стоял, нетерпеливо переминаясь на пороге, и ждал, когда же Настя наконец уйдет – тогда, утром, она ему страшно мешала. Он и так держался уже из последних сил, настолько сильно было желание поскорее пересмотреть фильм. Ему хотелось закричать на Настю, чего она так возится, так долго и нудно объясняет то, что ему совершенно не интересно, ну задержится и задержится, он уже понял, а теперь пусть поскорее уходит… Как только закрылась за ней дверь, Андрей бросился к компьютеру, вставил диск и стал предаваться – уже без всяких помех, в полном одиночестве – странному, запретному, неприличному, как он подсознательно понимал, действу: поглощению чужой смерти, пожиранию чужой смерти, обжорству чужой смертью.

Красное платье, годовщина свадьбы, вино «Божоле», черный костюм, семь сорок. Он ждал этого со вчерашней ночи. Сразу, после того, как… Ну да, вчера он все-таки не выдержал и, как только Настя пошла принимать душ, скользнул к компьютеру и посмотрел фильм. Но это было не то, совсем не то, потому что приходилось оглядываться на дверь, вздрагивать от каждого звука и ждать, что вот Настя войдет, а он не успеет досмотреть до конца. Он успел, но захотелось сразу же поставить сначала, а такой возможности не было. И он стал себя уговаривать, что нет в фильме ничего такого особенного и его вполне можно посмотреть вместе с ней. И когда Настя вышла из ванной, уже совсем был готов сказать: не хочешь посмотреть забавное кинцо? Мне Венька диск дал… Но, слава богу, удержался. Удержался, потому что вдруг страшно испугался, что «кинцо» и на Настю произведет точно такое же впечатление.

Фильм его поглотил, влез в мозг и не отпускал ни на минуту. Безумие началось еще у Веньки в квартире. Андрей строил вслух версии, а сам только и хотел поскорее приехать домой и вставить в компьютер диск. И потом, когда возвращался домой, и позже, когда они сидели вечером с Настей, он никак не мог отделаться от этого страстного, непреодолимого желания ринуться к компьютеру. Он ловил себя на мысли, что чувствует, говорит и двигается, как Максим в фильме, и вечер их с Настей воспринимает как празднование годовщины свадьбы: девять лет они прожили вместе, восемь из которых были счастливыми, а последний год… Андрей старался побороть наваждение, выбросить увиденное из головы, жить реальной жизнью: вот она, его Настя, у них все прекрасно, не нужно искать никакого выхода, не из чего им выходить, он предложил ей стать его женой, скоро они поженятся, а потом у них будет ребенок. Но мысли соскальзывали опять на Максимово несчастье: да, ребенок, все из-за него получилось, у жены больное, усталое лицо, это он виноват. И он целовал Настю так, словно просил прощения, и представлял ее в красном платье. И все хотел, безумно хотел пересмотреть фильм. И не выдержал – как только она отлучилась… И выдержал – не стал смотреть с ней вместе.