И проснуться не затемно, а на рассвете - Джошуа Феррис

Тебя зовут О’Рурк, – начиналось следующее письмо от «Пола О’Рурка». –Что значит для тебя это имя? Ты – добрый ирландец, готовый по любому поводу распевать «Дэнни-боя» в местном пабе, плечом к плечу с другими псевдоирландцами, никогда не покидавшими Нью-Йорка? Или ты ненавидишь парады и презираешь зеленое пиво? Я неспроста об этом спрашиваю, Пол, это всё вопросы национального самоопределения, исторического наследия и религиозной принадлежности, словом – твоего места в мире. Нет ли у тебя ощущения, что в твоей жизни недостает чего-то крайне важного? Не гложет ли тебя это по ночам?

Если ты чувствуешь, что потерял связь с миром и свое место в нем, я готов объяснить почему. Не потому, что ты «трудный» или «нелюдим», или как там тебя называют окружающие. Твой «трудный характер» объясняется потерей места. И чем острее ты ее чувствуешь, тем труднее становишься. Я часто подмечаю в людях эту закономерность. Есть в моих словах хоть доля правды? Если нет, прими мои извинения. Возможно, ты все-таки нашел свое счастье.

Всегда твой,

Пол.

Несколько дней спустя я всерьез задумался об этой странной электронной переписке с самим собой. Что сказала бы Конни? «Ты ведь не с собой переписываешься, так?» – наверняка спросила бы она. Я знал, что она подозревает меня в публикации сообщений в Твиттере; почему бы тогда мне не обмениваться письмами с самим собой?

– Ладно, Томми, – сказал я очередному пациенту, думая при этом о переписке. Обычно после этих слов я говорю: «Теперь можете сплюнуть», «Сплюньте, пожалуйста» или еще что-нибудь про сплевывание. Но на сей раз я сказал: – Пора взять образец кала.

Образец кала! Честное слово, понятия не имею, с какой радости я это ляпнул. Зачем вообще стоматологу анализ кала?! Эти слова сорвались с моих губ сами собой, без спросу. «Пора взять образец кала». На уме у меня ничего такого не было, зато откуда-то взялось на языке. Почему – непонятно. Я думал об электронной переписке с самим собой и о том, что бы сказала про нее Конни, а потом – бац! И как теперь выкручиваться? Я с надеждой поглядел на Эбби. Ее брови над маской вскинулись двумя крыльями летучей мыши, как бывало всегда, стоило мне ляпнуть какую-нибудь глупость или несуразность. Я снова перевел взгляд на пациента: тот смотрел на меня с тревогой и недоумением. «Как это понимать? – спрашивали его глаза. – Что он такого увидел у меня во рту? Зачем ему мой кал, и что он будет с ним делать?» Признаюсь, я сам озадачился не на шутку. Выход был один: рассмеяться и сделать вид, что именно это я и хотел сказать. Ну, вот такое у меня странное чувство юмора. Целыми днями я только и делаю, что проказничаю и отпускаю шуточки о кале и газах, заражая окружающих безудержным весельем. Так я и поступил. Засмеялся, хлопнул Томми по колену и сказал, что просто шучу: теперь можно и сплюнуть. Затем я с деловитым видом уткнулся в поднос с инструментами, дабы не видеть ничьих изумленных взглядов, особенно Эббиных: уж Эбби-то прекрасно знала, какой я шутник. Ровно в этот миг в кабинет вошла Конни.

– Доктор О’Рурк?

Я обернулся.

– Подойдите на минутку, когда сможете.

Вид Конни, стоящей в дверях с айпадом в руке, уже давно заставлял меня содрогаться. Однако в тот миг я испытал огромное облегчение, несравнимое даже с тем разом, когда она спасла меня от неприятного разговора с Бернадетт Мардер. Теперь я мог встать и уйти от Томми с его калом на безопасное расстояние.

– Что такое?

Она вручила мне айпад. Опять Твиттер:

Есть такие уровни подавления, которые даже на современном этапе истории никого не удивляют, всплывая на поверхность.

Я поднял голову.

– Если ты спрашиваешь, о каком подавлении идет речь, Конни, то я не знаю, честное слово. Геноцид? Тайный заговор? Это может значить что угодно!

– Да нет, я про другое. – Она показала пальцем на нужное сообщение. – Вот, читай.

Представьте себе народ столь глубоко обездоленный, что они завидуют даже участи евреев.

– Ого, – сказал я.

– «Представьте себе народ столь глубоко обездоленный, что они завидуют даже участи евреев»? – прочитала вслух Конни, дабы показать, что ничего не понимает и ждет от меня помощи.

– Ну сколько можно повторять? – воскликнул я. – Это не я пишу! Не я!

– О ком это?

– Понятия не имею.

– При чем тут евреи?

– Понятия не имею.

– Разве есть на свете народ с более незавидной историей?

– Понятия не имею! Понятия не имею!

Она ушла. Через несколько минут я подошел к ее столу.

– Ты ведь не станешь рассказывать об этом дяде?

– Дяде?

– Он вряд ли поймет.

– Ты сейчас про какого дядю?

– Про Стюарта. Да про любого, в общем. Но про Стюарта особенно. Нутром чую, ему это не понравится.

– Что?

– Ну, твит. Который ты мне только что показала. Про обездоленный народ. Он это не оценит.

– А тебе какое дело? Пишешь же не ты!

– Да, но подписано-то моим именем. Что он подумает, когда увидит мое имя под этими словами?

– Что это ты написал.

– Вот именно.

– А тебе не кажется странным, что сначала ты как одержимый изучал историю еврейского народа, а тут вдруг кто-то от твоего имени сравнивает историю своего народа с нашей?

– Во-первых, мне не нравится формулировка «как одержимый». И почему «вдруг»? С тех пор как я читал книги об иудаизме, прошло немало времени.

– Но все равно странное совпадение, не находишь?

– Нет. Что случилось, то случилось. Я тут вообще ни при чем!

– А потом ты подходишь ко мне и просишь не рассказывать об этом дяде, хотя я и не думала рассказывать. Все-таки это немного странно, Пол.

– Знаешь, я бы предпочел, чтобы на работе ты называла меня «доктор О’Рурк».

– Почему ты меняешь тему?

– Я не меняю тему. Я реагирую на твои слова.

– Почему ты не хочешь, чтобы дядя Стюарт знал про Твиттер?

– Потому что твой дядя Стюарт и так думает, что я антисемит. Во что он скорее поверит – в то, что кто-то притворяется мной в Интернете, или в то, что у меня опять крыша поехала?

– А когда у тебя ехала крыша? – спросила Конни.

Я вернулся к пациенту.

Кто такие ульмы? – спросил я. – И не мог бы ты прекратить оставлять в Твиттере сообщения от моего имени? Конни подозревает, что это делаю я сам.

Он ответил:

Кто такая Конни?

Конни – офис-менеджер нашей клиники, – ответил я. И тут же отправил вдогонку второе письмо: