Елизавета. В сети интриг - Мария Романова

Итак, Елизавету вернули в столицу. Казалось, цесаревна ничуть не удручена ссылкой, не удивлена возвращением. Дескать, что царица прикажет, то и приму.

Более всего Анну изумляло, что цесаревна, отстраненная от власти, ведет все ту же былую праздную жизнь – за охотой следует бал, одного аманта сменяет другой. Время от времени Елизавета устраивала званые обеды и ужины, угощение для которых иногда готовила собственноручно.

Чтобы всегда видеть Елизавету и хоть как-то контролировать ее передвижения и встречи, Анна приказала цесаревне перебраться в Москву, в Анненгоф – деревянный дворец, специально выстроенный для императрицы. Елизавете пришлось терпеть крайне недружелюбное обращение царицы и отвратительные выходки ее сестры, Екатерины Мекленбургской. Но при этом она, к собственному немалому удивлению, обрела подругу в лице Анны Леопольдовны, племянницы императрицы. Девушки были различны во всем: во внешности и поведении, в оценке людей и событий, во вкусах и темпераменте. Но как бы там ни было, подруг сближала общая страсть: молодые женщины объединились во имя громадной и несбыточной цели – ни в коем случае не вступать в брак, навязанный силой. Анна восторгалась естественным изяществом и обаянием Елизаветы, а вот какие чувства испытывала та к своей сопернице, сказать трудно.

К несчастью для императрицы, Елизавета оставалась любимицей двора и сановников. Обосновавшись в столице, она сблизилась и с дипломатическими кругами, более того, у нее появилось множество почитателей, среди которых оказались испанский посол герцог Лирийский и прусский барон фон Мардефельд.

Наконец столицей Российской империи становится Санкт-Петербург. Двор переезжает на Неву, и Елизавету вновь селят в Летнем дворце. Однако ей отказано в праве приближаться к императрице и появляться при дворе, не испросив прежде соизволения, причем за несколько недель. Вельможи в ретивом усердии обидеть цесаревну и так выслужиться перед императрицей заключают ее жизнь в весьма тесные рамки. Они надеются, что, не имея достаточных средств, она станет менее привлекательной и не сможет своими способностями или щедростью привлекать новых друзей. Отдельно следует сказать о деньгах – к сожалению, они всегда равняют в несчастье и богачей, и бедняков, а те, кто желает нас притеснить, в первую очередь лишают достаточных средств к существованию.

С Елизаветой поступили именно так: сто тысяч рублей ежегодного содержания, которые полагались ей по завещанию Екатерины, отныне превратились в тридцать. И пусть к ним прибавлялись доходы от поместий, все же рекомой суммы не хватало для содержания двора, где так важно поддерживать видимость роскоши. Но цесаревна быстро научилась управлять своими расходами, значительно уменьшив число челяди, хотя все же не изгнав всех, без кого могла бы обойтись. Думается, поступила она столь «неэкономно» из простого человеколюбия – ведь слугам тоже нужно было содержать семьи, кормить детей, присматривать за престарелыми родствен – никами.

Похоже, что именно такая забота, мало свойственная членам царских фамилий, и объясняет то, насколько к цесаревне были привязаны люди, коих она числила своими друзьями. При этом маленьком дворе уже нашли свое место те, кому предстоит сыграть немалую роль во время грядущего царствования Елизаветы: Петр Шувалов и его невеста Мавра Шепелева, Михаил Воронцов и его будущая супруга Анна Карловна, кузина Елизаветы.

Безусловно, сказанного достаточно, чтобы понять, что двор Елизаветы выглядит не просто скромно, а почти скудно. Да и сам Летний дворец кажется крошечным по сравнению с палатами, возведенными для императрицы. Но цесаревна, к удивлению многих, не требует к себе никакого особого внимания или подхода, не устраивает Анне Иоанновне сцен, она словно старается уйти в тень. В первую очередь просто для того, чтобы царица своим ревнивым любопытством не мешала ей жить так, как хочется. Елизавета и ее друзья довольствуются строгой деревянной мебелью петровской эпохи, гобеленов в Летнем дворце было немного, да и те явно не первой молодости, не висели в комнатах цесаревны и громадные зеркала, подобные тем, что украшали дворцы императорских сановников.

Елизавета знала, что среди ее слуг немало царицыных шпионов, но уступать давлению кузины она явно не собиралась. Дочь Петра Великого любила общаться с народом. Прогуливаясь, часто забредала в гвардейские казармы, иногда, если была такая возможность, помогала старым солдатам и офицерам, которые помнили еще ее отца. Она охотно соглашалась быть крестной матерью и нередко приглашала в свою скромную резиденцию целые орды веселых ребятишек.

Анна взирала на все эскапады Елизаветы крайне неодобрительно, раз за разом делая попытки вернуть цесаревну в монастырь. Только Бирону удавалось отговорить ее – единственным козырем, который всегда действовал на императрицу, был прост: подобное деяние чрезвычайно уронит царицу в глазах народа. Оставалось вновь попытаться выдать неудобную и неугодную цесаревну замуж за иноземного монарха, желательно, помельче и понезаметнее – такой брак, дескать, навсегда удалит ее от двора и безусловно лишит возможности притязать на трон, буде Анна Иоанновна внезапно расстанется с жизнью.

Австрийский посол в России граф Вратислав вспомнил о до сих пор не женатом португальском инфанте доне Мануэле, чье уродство потрясло даже императрицу. Елизавета и Анна Леопольдовна в один голос объявили, что предпочтут монастырь подобному союзу.

Прусский король посватал одного из своих родственников, Антона Ульриха Брауншвейг-Бевернского. После долгих уговоров первого кабинет-министра Анна Иоанновна этот выбор одобрила, однако, поразмыслив, решила, что знаменитый родич Габсбургов и Гогенцоллернов куда больше подойдет не для нелюбимой кузины, но для обожаемой племянницы и наследницы русского трона великой княгини Анны, дочери Екатерины Мекленбургской.

Та все предложения от будущих супругов отвергала, женихов не пускала даже на порог своих комнат, а о принце Брауншвейге сказала так:

– Да лучше я брошусь в Неву, чем стану его женой, тетушка!

Анна Иоанновна решила не отступать – Антон Ульрих был приглашен в Россию, и уж не первый, далеко не первый день гостил во дворце. Анна Леопольдовна же, против собственных слов, отчего-то все не торопилась бросаться в Неву. Наоборот – время от времени она даже беседовала с женихом, хотя о браке старалась не упоминать.

Воспоминания увлекали. Они возвращали почти тридцатилетнюю цесаревну в те времена, когда она была и намного моложе, и намного наивнее. Однако в той наивности была и своя изюминка – мир еще не казался таким жестоким, будущее не представлялось настолько безрадостным.

Чем больше Елизавета думала о грядущем, чем больше ощущала, что оно само просится ей в руки, тем сильнее ей хотелось вернуться, пусть и ненадолго, в теперь уже далекое прошлое – когда жива была матушка, когда она, Лизетка, вместе с любимой сестрой Аннушкой, пожалуй, единственной по-настоящему близкой, отправились в то самое, необыкновенное, незабываемое путешествие…

О-о-о, сейчас, в тишине опочивальни, прислушиваясь к дыханию Алексея, Елизавета чувствовала то же спокойствие, ту же защищенность, как и тогда, когда карета покинула столицу и устремилась на запад, в новые, неведомые миры…