Крысолов - Михаил Ахманов

Подумав об этом, я похолодел, помчался к себе, оскалил зубы в ответ на мрачную ухмылку Сатаны и торопливо влез в компьютер. Его не включали. Определенно не включали. Никаких следов хищения: все файлы, каким полагалось бы в этом случае изобразить сквозняк, целехоньки и на своих местах. Все цело, базы и программы, все тайны и секреты, чужие и мои, и никаких попыток вскрыть и поживиться информацией. На этот счет сомнений не было. Я редко пользуюсь паролями, схемная защита надежнее, и, чтобы забраться в мою машину, нужно знать, как включить и где включить. А если не знаешь, то фарт проедет по ушам, как выражаются в краях обетованных, за Воркутой и Колымой.

Немного успокоившись, я сделал вид, что ничего особенного не случилось, и начал дозваниваться Мартьянову. В своих магазинах он отсутствовал, но обнаружился на Васильевском, в агентстве «Скиф», слегка запыхавшийся, но бодрый. Узнав мой голос, пробормотал:

– Ты жива еще, моя старушка? Жив и я. Привет тебе, привет!

– Взаимно. Есть предложение встретиться, Андрей Аркадьевич.

– Всегда рад. Подъедешь к четырем в агентство? Раньше не выйдет. Я тут чечако натаскиваю… пополнение новобранцев… Ребята крепкие, но об охранной службе ноль понятий.

– Зато они молодые, красивые, – утешил я. – Еще научатся.

– Вечером синим, вечером лунным, был я когда-то красивым и юным, – задушевно сообщил Мартьяныч. – Ну, приходи! К четырем.

Почему его сегодня на Есенина потянуло? Может, юбилей?

Я включил телевизор, прослушал новости, но о великом поэте в них не сказали ни слова. Вообще ничего экстраординарного – вроде налета боевых драконов из Персии на Вашингтон – не случилось.

Несмотря на все ухищрения, опять взорвали монарший памятник в Подольске; в Чечне украли трех англичан и двух французов; по Москве маршировали заединщики в черных рубахах, а в строительных магазинах наблюдался острый дефицит саперных лопаток. Во всех же прочих местах богоспасаемой отчизны все было тихо, все шло путем: врачи отказывались лечить, учителя – учить; шахтеры лежали на рельсах, а шахты – в руинах; Центробанк сражался за стабильный рубль, а все остальные – за выживание; парламентарии прибавили себе зарплату, а грань между пенсионерами и нищими успешно стиралась – те и другие дружной колонной переселялись на кладбище.

Дослушав до конца, я полез в холодильник и в самом деле обнаружил там обед: окрошку и свиные отбивные с рисом. Это являлось веским доказательством, что в Дарье счастливо соединились два начала: возвышенно-романтическое и кулинарно-прагматичное. Я пообедал, выпил кофе и поехал к Мартьянову, размышляя о тайнах женской души. Окрошка была превосходной: я не пробовал такую лет пятнадцать, с тех пор, как скончалась мама.

Частное охранное агентство «Скиф» размещалось в розовом двухэтажном особнячке, а сам особняк прятался за домами, что на углу Десятой линии и Малого проспекта. Я вылез из метро на «Василеостровской», закурил, принюхался к воздуху (тут он особенный – смесь бензиновых паров с влажным ароматом близкого залива) и зашагал к Десятой, а по ней – к Малому. День был прохладный; скудное петербургское лето кончалось, а за семью морями и семью горами, в теплой щедрой Андалусии, лишь начинался бархатный сезон. Эта мысль вызвала у меня острый приступ ностальгии.

Впрочем, я всегда ностальгирую на Десятой линии. Тут, в доме за номером тридцать пять, прежде находился матмех, и я успел тут поучиться – до того, как всех физиков, химиков и математиков переселили в Петродворец. Здание бывшего матмеха все еще относилось к университету, но его массивные двери были плотно затворены, а в окнах не наблюдалось признаков жизни. Над дверями висела поцарапанная табличка, на которой я разобрал лишь одно слово – «Научный», а ниже, на стене, мелом было накорябано: «Одна наука на Руси – не верь, не бойся, не проси!» Несомненно, этот лозунг обладал высшей степенью интеграции и хронологической протяженности; он оставался справедлив и во времена Ивана Грозного, и в кровавую петровскую эпоху, и в период диктатуры пролетариата, и сейчас, в славные годы разгула российской демократии.

Повторяя в такт шагам – не верь, не бойся, не проси!.. – я добрался до Малого, свернул направо, проник через арку во двор, приблизился к розовому особнячку, был узнан неусыпной стражей и допущен внутрь. Внутри имелся коридор с выходом к лестнице и парой дверей: одна вела в туалет, а другая – в тренировочный зал (он же раздевалка и аудитория для теоретических занятий). Оттуда доносился гулкий бас Мартьяныча:

– … Классиков надо читать, обалдуи! Классик что сказал про недотеп-охранников? Не знаете? Ну, так я вам повторю: есть одна хорошая песня у соловушки – песня панихидная по моей головушке! Это о вас, имбецилы! Персонально о тебе, Колян! И о тебе, Осадчий! И о тебе, Груздев! Я что говорил, чему вас учил? Не торчать у дверей, не глазеть на девиц, не строить им рожи, а постоянно перемещаться по торговому залу! Так, чтоб охраняемый объект был под контролем во всех своих частях, а злоумышленник не мог зафиксировать, где в данный момент находится охрана. Ясно, кретины? Запомните: у дверей не охранник стоит, а мальчик напоказ, он же – живая мишень! А настоящий охранник должен появиться вдруг, выпрыгнуть из-за прилавков и полок, как тигр из тростников, и сразу стрелять на поражение! Если злодей с пистолетом, бить в руку – в ту, которая держит пистолет! Ежели с автоматом – бить в лоб! Понятно?

– А если он с гранатой? – раздался чей-то робкий голос.

– А если с гранатой, любознательный мой, то нужно не палить, а прыгнуть на него, хватать за кулак, где граната, валить на пол и заворачивать руку ему под брюхо. А после кричать: разбегайссь!.. И ждать, когда рванет.

– Так ведь если рванет…

– Если рванет через два тела, последствия будут минимальны. А ты, Груздев, станешь героем, и похоронят тебя на Южном кладбище под залп «Авроры». Все на сегодня!

И Мартьяныч, отдуваясь и вытирая потный лоб платком, явился в коридоре.

– Приветствую, друг мой! Поднимемся наверх, ко мне, выпьем чайку?

– Спасибо. Я только из-за стола. И сыт, и пьян.

Андрей Аркадьевич сунул платок в карман и уставился на меня внимательным оком.

– И правда, сыт, пьян и нос в табаке… А еще – бодрый, свежий, загорелый и довольный… Ты никак жениться собрался, парень?

– Может быть, – отозвался я, в который раз потрясенный его проницательностью.

– Хм… Ну что ж, пора, пора. Ты – мужчина в самом соку. Только помни, что сказано поэтом… – Он откинул голову, и я решил, что сейчас опять последует цитата из Есенина, но это оказался Багрицкий: – От черного хлеба и верной жены мы бледною немочью заражены…

– Согласен на супружеские измены. В разумных пределах, конечно.

– Все вы так говорите поначалу. А как до дела дойдет… – Мартьянов махнул рукой, и мне припомнилось, что сам он женат по третьему или четвертому разу, и, следовательно, опыта ему не занимать. – Ну, раз чая не хочешь, так прогуляемся? До «Антарктиды»? Я там машину оставил.