Мандарины – не главное. Рассказы к Новому году и Рождеству - Виктория Кирдий

А за прищепку ему тогда от мамы крепко попало. Все-таки комплект был, жалко. Теперь оставшиеся девять лежат где-то на чердаке у родителей.

Сначала-то он маме не признался, кому отдал, а потом уж и сам забыл. Разве что иногда ладонь у него чем-то мяконько покалывает, будто ершиком волос. Но он не может вспомнить, откуда ему знакомо это ощущение.

Жанна Вишневская

Как мы встречали Новый год, или Расчленение наполеона

В помощь читателям предоставляется перевод некоторых слов и выражений с идиша и татарского на русский.

Гей какен или киш мири ин тухес (идиш) – стилизованные варианты простого «отстань» или «отвали»: соответственно, предложение сходить в туалет или поцеловать в то место, на котором в туалете сидят.

Йорт (татарск.) – дом.

Ханум (тюркск.) – госпожа, вежливое уважительное обращение к женщине или любому существу женского пола.

Мое далекое детство начиналось в коммуналке в центре города, между Литейным проспектом и Летним садом, на узкой и загадочной улице Воинова, где жили мои покойные бабушка и дед, мама и папа, дяди, тети, сестры и братья – вся наша большая и дружная семья, от которой остались одни воспоминания.

Новый год вся семья по традиции отмечала в нашей комнате с лепными амурами под потолком и старинным камином, в котором, по слухам, граф, живший в доме до революции, спрятал несметные сокровища. На сорока метрах собирались родственники, знакомые, какие-то случайные люди, соседи.

Однажды я несказанно удивился, увидев на кухне приблудную собаку, которая с аппетитом обгладывала косточку, вываренную для новогоднего холодца. Собаку некошерно назвали Двойрой за вечно печальные глаза и поселили у дворничихи.

Случайные прохожие останавливались в недоумении, когда стопроцентная татарка Гульнар из окна зазывала домой вечно таскающуюся с детьми во дворе дворняжку:

– Двойра-сучка! Йорт ходи! Жрать дам, чтоб ты сдох!

Прохожие крутили головами, пристально вглядываясь в копающихся во дворе детей, кто же откликнется на такой неожиданный призыв откровенно татарской мамаши, и облегченно вздыхали, видя послушно трусившую в дворницкую собаку. Зато и Гульнар, и ее муж Расул в своей Двойре души не чаяли, и их, набожных мусульман, не смущало, что мулла такой клички явно бы не одобрил.

Такая вот интернациональная идиллия.

За неделю до Нового года на середине комнаты водружалась елка. Ее никогда не зажимали в деревянные распорки, потому что в них елка быстро жухла и теряла вид. Дедушка Миша приносил ведро песка, в него ставили дерево, туда же доливалась вода. В этом мокром песке елка не только стояла долго, но и почти каждый год зацветала – через пару недель на ней появлялись нежные бледно-зеленые побеги. Поэтому разбирать и выбрасывать елку каждый год было целой трагедией. Оттягивали до того, что уже просто было неудобно перед приходившими в дом посторонними людьми, но уж что не раньше февраля – это точно.

А вот наряжать – так это было любимым занятием, можно сказать, священным ритуалом. С антресолей доставались елочные игрушки. Каждый шарик был аккуратно переложен салфетками, а шпиль упакован в картонную коробку. Отдельно укладывался блестящий дождик и стеклянные гирлянды. Дедушка устанавливал елку собственноручно, отходил, прищуривался, проверял, чтобы она стояла ровно, как по линеечке.

Работая, дедушка всегда что-то напевал себе под нос. Репертуар у него был, правда, сомнительный – он легко переходил от враждебных, веющих над ним, вихрей, к частушкам типа:

               Новый год у ворот,

               А мне Маня не дает!

Маня, правда, иногда превращалась в Таню или Галю, но и те продолжали дедушке отказывать.

Я, помня бабушкин стишок про ворону, которая кашу варила и деток кормила, а потом всем дала, кто ей помогал, пытался объяснить дедушке, что, наверное, Маня ему не дала, потому что он ни дров не рубил, ни веток не носил, а вот если бы он это делал, то обязательно бы дала. Дедушка только хохотал и хлопал себя по ляжкам.

Я пожаловался, что дедушке не дала какая-то Маня, на что бабушка выставила меня в коридор и, прикрыв поплотнее дверь, о чем-то долго говорила с дедушкой на повышенных тонах – может, объясняла, что дедушка должен был сделать, чтобы ему давали?

А еще малышне покупали махонькую елочку и водружали ее на журнальный столик. Моему рижскому дедушке Осипу, выдающемуся хирургу, какой-то благодарный пациент подарил набор крохотных немецких игрушек. Я в жизни своей таких больше не видел, просто ювелирная работа. Не шарики, а фигурки, да такие изысканные! Каждой имя давал. Ужасно переживал, даже плакал, если они разбивались.

Большую елку по традиции наряжала мама. Она даже одевалась для этого нарядно, по-праздничному. Папа подставлял ей стул, подавал игрушки, только шпиль сам насаживал, маме высоко было. Они выбирали, куда повесить каждую игрушку, даже спорили. Нет, пожалуй, это мама сердилась, когда ей казалось, что папа как-то несерьезно подходил к вопросу. А папа только улыбался и придерживал ее за ноги, даже когда это было совсем не нужно.

На кухне царила баба Геня. Салат оливье резался ведрами, его все обожали. Дефицитный майонез собирали из заказов по нескольку месяцев. Дедушка по своим связям доставал огромные банки венгерских маринованных огурцов и помидоров «Глобус». Это был неприкосновенный запас. Папа с дядей Сеней, маминым братом, один раз втихаря раскупорили банку, так бабушка закатила такой скандал, что им пришлось срочно бежать на Сенной рынок и там за бешеные деньги добывать такую же банку, чтобы помириться с не на шутку разбушевавшейся бабушкой.

В этот раз приехали из Риги баба Сима и деда Осип, пришел друг дедушки Самуил с семьей, Сеня с женой и с моей сестричкой Маечкой.

Маечка была всеобщей любимицей – пухленькая, щекастая, глаза в пол-лица, рыжие кудряшки. Она даже ходить начала позже своих сверстников и вовсе не потому, что с ней что-то было не так, боже упаси, – ее элементарно не спускали с рук.

Кстати, однажды это чуть плохо не закончилась. Когда Маечке был годик, меня оставили с ней одного в комнате, и она заплакала. Бабушка не сразу услышала, а я, решив успокоить сестру, достал ее из кроватки, но уронил на пол и ужасно испугался. И, чтоб меня не заругали, быстро сунул ее обратно. Бабушка вбежала,