Царь Гильгамеш - Дмитрий Володихин

О, Нинурта! Ты — прочная крепость суммэрк!

За свое геройство ты к богам причислен!

Владыка истинных решений, сын ветра!

Льняную одежду носящий,

Для определения судьбы и власти назначенный!.. 1

Певунья самозабвенно играла голосом. Царица Лиллу закрыла глаза. У Апасуда две сверкающие ниточки слез перечеркнули щеки. Даже Аннитум, казалось, отдала себя во власть смуглой женщины. Первосвященник и эбих сидели с бесстрастными лицами; Бал-Гаммаст видел, как внимательно вслушиваются они в слова гимна.

Серебряные пластинки мелодично потенькивали у певуньи на груди.

Молодой царь пребывал в растерянности. Пение и впрямь неземное. Так ли поют во Дворце у самого Бога или лучше? И разве лучшее возможно? Да. Все это так. Но одно ужасно обидно: чего ради певунья так упорно именует Ниппур и Лагаш городами земли суммэрк? Только недавно отец показал, чьи это города. Половины солнечного круга с тех пор не прошло. И «старший демон» эбих Асаг побил как-то у Лагаша бродячую шайку разбойных суммэрк. Так какой радости для она тут… выводит!

Лусипа завершила гимн, и Апасуд сейчас же воскликнул:

— Необыкновенное искусство! Достойное чести и поклонения. Моя плоть наполнена радостью, моя душа испытывает восторг!

— Ты превзошла мои ожидания, дитя тонкости… — вторила ему царица.

Бал-Гаммаст оглянулся направо… оглянулся налево… Уггал Карн молчит, и первосвященник тоже — как язык проглотил. Тогда он сам подал голос:

— Хорошо, конечно, поешь. Только Лагаш и Ниппур — наши!

Аннитум несмело заулыбалась: — Я вот тоже… как-то… начала сомневаться.

— Мой брат! Не стоит понимать все так прямо! — Апасуд умиленно пояснил: — Ведь это поэзия.

— Поэзия, да. Я понял. Поэзия — это хорошо, а города — наши.

— Н-не стоит, Балле. Такая красота! Признай же.

— Точно. Красота. А города все равно — наши. Левой щекой, левым ухом, левым виском Бал-Гаммаст почувствовал, как сдерживается мать.

— Ты совсем как ребенок. Балле, брат. Неужто не понял ты, какое сокровище даровал нам сегодня Творец?

Бал-Гаммаст почувствовал раздражение. «Неужто ты сам, балда, не понимаешь, что сокровище — сокровищем, а города важнее. А? Не понимаешь? Почему, онагр упрямый? А? Только бы не сорваться! Нет. Не нужно. Это будет совсем не вовремя». И он не стал отвечать.

Зато ответила сама певунья. Растянув серебряные губы в почтительной улыбке, она заговорила по алларуадски безо всякого акцента, настолько чисто, насколько бывает лишена ила и грязи колодезная вода:

— Гимн о Нинурте-герое древнее кудурру, стоящих на коренных землях Царства. В нем рассказывается об очень далеких временах. Никто не может быть уверен в правдивости сведений о той поре и тех людях. Народ суммэрк помнит одно, народ алларуадцев — другое. Кто посмеет быть судьей? Впрочем, если отец мой государь пожелает, я готова покориться и признать его правоту. Аннитум:

— Пожелай-ка, Балле!

Бал-Гаммаст твердо знал: последуй он совету сестры, и царица сейчас же заговорит о рассудительности певуньи, о ее искусстве, об учтивой манере… Та, что во дворце, умеет держать баланс между тяжущимися людьми, хотя бы и тяжба шла о мелочи, Чужой спор она всегда обратит себе на пользу. Не грех поучиться у матушки.

И он промолчал.

— Я рад был бы услышать еще что-нибудь… если наша гостья не утомилась, — обратился к певунье Сан Лагэн.

Та поклонилась первосвященнику. Шепнула несколько слов Шагу…

— Если ваше терпение не иссякло, я буду петь поэму о царе Гурсар-Эанатуме, начертанную неведомо кем от его имени три раза по тридцать шесть солнечных кругов назад.

Аннитум отдала команду:

— Пой!

И Шаг поднес к лицу смуглой женщины первую табличку:

Я, Гурсар-Эанатум, царь Эреду, доброго города,

Слово мое загон строит и скот окружает!

Слово мое кучи зерна насыпает!

Слово мое масло взбивает!

Я первый канал прорыл,

Я первый колодец вырыл,

Пресная вода из-под стопы моей забила!

Я съел восемь растений знания и землю познал!

Я съел восемь птиц знания и небо познал!

Я съел восемь рыб знания и воду познал!

Я дом себе построил,

Тень его выше города,

Рогатый бык— его кровля,

Львиный рык — его ворота,

Пасть леопарда — его засов,

Стены его — из серебра и лазурита,

Пол его устлан сердоликом!

Я создал из льна одеяние черное и облекся в него!

Я обруч создал из золота и надел его на голову!

Я своему слуге Ууту-Хегану дом построил,

Тень его выше Змеиного Болота!

Я даровал слуге моему верному пестрое одеяние!

Бал-Гаммаст изумленно забормотал:

— Ууту-Хеган Пастырь — слуга?..

Шаг быстро поменял табличку.

В ту пору, когда Думузи еще пастухом овечьим не был,

Люди стенали в холоде и голоде,

Земля была как вода, и вода смешалась с землею!

Я жалостью исполнился к людям,

Жалость грудь мою стиснула,

Жалостью наполнился рот мой.

Я тихим голосом воззвал к богу нашему и нунгалю:

«О, нунгаль, чье дыхание создало землю!

О, нунгаль, чей детородный член встал,

Подобно быку с поднятыми рогами перед схваткой,

Оросил семенем землю!

О, нунгаль, отделивший свет от мрака!

Земля смешалась с водою, земля стала как вода!

Люди стенают от голода и холода!

Покажи мне путь, как осушить страну Ки-Нингир,

Как рабов твоих спасти».

И нунгаль ответил мне,

Нунгаль дуновением слов своих дотянулся до меня,

Нунгаль голосом громким сказал мне:

«Ты, Гурсар-Эанатум, герой сильный, царь отважный

Слово твое загон строит и скот окружает,

Слово твое кучи зерна насыпает,

Слово твое масло взбивает,

Но ты мой раб.

Выполни волю мою.

Спустись на дно пресного океана,

Нырни на дно великого океана,

Уйди во мрак подземного океана,

Там лежит ключ из живого серебра.

Достань его и положи в реку Буранун,

У самого моря, там, где Змеиное Болото,

Среди священных тростников.

Тогда осушится страна Ки-Нингир,

Тогда спасешь ты рабов моих».

Я, Гурсар-Эанатум, создал баржу из тростника,

Посадил гребцов крепких,

Дал им весла из дерева, привезенного с Полуночи.