Этнос. Стигма - Павел Сергеевич Иевлев

— Вы ничего не помните?

— Ну разумеется, нет! Ведь помнить нечего! Ничего не было!

— Но почему вы тогда вообще знаете, что мы были в Меровии, что всё пошло не так?

— Как сложно с людьми, которые мыслят линейно! — снова не закатывает отсутствующие глаза Теконис. — Отменена часть фрактала одного среза! Одного, не всех! Поэтому я, так же, как все остальные, помню то, что происходило вне его. Например, как мы туда выезжали и как возвращались. Совещания, планы, переговоры. Кроме того, прежде чем стереть ошибочную ветвь, мы, разумеется, сделали дамп.

— Что сделали?

— Дамп. Слово из жаргона Антонио. Запись важных событий, их анализ и выводы. Это необходимо для того, чтобы не повторить тех же ошибок при повторном развёртывании проекта.

— Написали на бумажке и положили в стол?

— Конечно, нет, что за глупости! Вы разве не понимаете, что такая, как вы выражаетесь, «бумажка», просто стала бы чистой после удаления записанных на ней событий? Так же, как эта информация исчезла из нейронов нашего мозга, она исчезнет с любого материального носителя. Потому что информация о событиях и сами события суть одно!

— Нет, не понимаю.

— Как же с вами сложно! Поймите уже, информация, время и сенсус — суть три формы Первоматерии, единой, но воспринимаемой как разные проекции. Это же элементарная аксиома, как можно такое не знать? Камень — суть проекция информации, которую вы воспринимаете, ударившись об него, породив временную точку «контакт с камнем» и произведя этим фактом выброс сенсуса. Что в этом непонятного, я вас умоляю?

— Ничего непонятно.

Даже без глаз Теконис умудряется смотреть на меня как на дебила.

— Многие живут и без понимания основ, — сдаётся он.

По интонации чувствуется, что такие люди не вызывают его уважения, но мне плевать. Я от него тоже не в восторге.

— В общем, поскольку информация, время и сенсус суть три грани одной пирамиды…

Я попробовал представить себе пирамиду из трёх граней, но не смог.

— А четвёртая?

— Какая ещё четвёртая?

— У пирамиды должно быть не меньше четырёх граней.

— Только в трёхмерном пространстве, — отмахнулся Теконис. — Вы меня сбили с мысли, о чём я говорил?

— Об информации, времени и каком-то сенсусе.

— Ах, да. Хотя они одно и то же, в практическом смысле обычно говорят о конвертируемости, потому что человек не может воспринять Первоматерию во всей полноте, как вы не можете вообразить пирамиду из трёх плоскостей. Информация переходит во время и сенсус, и наоборот. Кстати, — воодушевился он вдруг, — возможно, то, что вы помните стёртые события, связано с вашей неспособностью принятия времени, поэтому информация внутри вас не сменила проекцию. Но это лишь гипотеза. С чего мы начали? Вы опять меня отвлекли.

— С дампа.

— Точно. Не вдаваясь в технические детали, у нас есть способ сохранять информацию в формах, не подверженных конвертированию. Поэтому, элиминировав ветвь фрактала, мы прочли составленные нами отчёты и знаем, в чём была ошибка.

— И в чём же?

— Мы напрасно привлекли вашу дочь. Подростки недостаточно дисциплинированы. Её вмешательство в судьбу младшей наследницы привело к слому вектора. Затем ошибки накапливались, и в какой-то момент стало проще сбросить всё к исходной точке.

— И что же, тридцать лет жизни целого мира — и ничего не осталось? Но как же законы сохранения?

— Прекрасно работают, разумеется, — Теконис уже не скрывает раздражения моей тупостью. — Мы удачно конвертировали всё затраченное Мирозданием время в обезличенный сенсус, закрыв заодно кассовый разрыв.

Он взял со стола сложный металлический предмет условно сферической формы. Я узнал его — этой штукой он ткнул мне в лицо в коридоре дворца перед тем, как я вырубился, чтобы проснуться в Берконесе. Проснуться, броситься бегом в комнату Нагмы и услышать её недовольное сонное ворчание: «Пап, ну, ты чего врываешься? Где твоя отцовская деликатность? А если бы я голая спала?»

Теконис разъял хитрую конструкцию, вынув из неё полупрозрачный размером в два кулака шар со сложной и красивой внутренней структурой. Он казался глубоким, как бездна моего отчаяния, и почти живым.

— Видел такие, — припомнил я, — это же шар Тронга?

— В некотором смысле, это ваш шар. Хотя Тронг использовал для своих дампов это же устройство захвата, в его шарах минимум сенсуса, лишь бы форму держали. Там первоматерия организована с преобладанием информации. А это — чистый сенсус, причём очень высокой концентрации, смотрите, как светится. Похоже, вы неплохо потрудились в последние десять лет Меровии, ваша доля с его реализации будет весьма значительной.

— Но что такое вообще этот сенсус? — спросил я, окончательно запутавшись.

— Я же вам только что объяснял! — разозлился Теконис. — Форма проекции…

— Представьте, что я тупой.

Похоже, адъюнкт-профессору не пришлось предпринимать для этого существенных усилий.

— Сенсус это то, что мы получаем за нашу работу. Та форма, которую Первоматерия принимает в результате столкновения людей со временем и овеществлённой информацией, то есть окружающим миром. — Теконис внимательно посмотрел на меня чёрными кружками очков, и, видимо, не уловил на моём лице понимания. — Упрощая, это концентрат человеческой жизни, каковая и является продуктом взаимодействия сознания, времени и материи. Делая буст для наших заказчиков, мы резко повышаем интенсивность жизни людей. Катализируем процессы взаимодействия людей и материи фрактала. Численно это выражается в числе человекособытий на единицу времени. Чем их больше, тем активнее формируется сенсус. Жизнь, как говорится, кипит. Вот это кипение мы и утилизуем в виде сенсуса. При этом заказчик ничего не теряет, наоборот, периодический отбор излишков позволяет пройти период буста с минимальной травматичностью для этноса. «Ситуация вин-вин», как говорит Фред, идеальный бизнес. Довольны мы, доволен заказчик. Довольный заказчик охотно рассчитывается. В связи с некоторыми ограничениями метафизического характера, сенсус у этноса нельзя просто забрать, его должен передать некий признанный лидер. На момент моего появления в Меровии таковым были вы. Поскольку вы при этом одновременно являетесь сотрудником нашей группы, ваше формальное согласие не потребовалось.

— Десять лет моей жизни, война, эпидемии, смерть жены и детей, коллапс, наконец… Это всё здесь? — я держу в руках сияющий