Два с половиной сыщика - Татьяна Сотникова

– Пап, это все я виноват! Я случайно на них наткнулся и всего два листочка взял, которые сверху лежали. На одном план был нарисован, а на другом письмо написано, только не законченное. Я не знал, что они такие важные!

– О чем ты говоришь, Павел? – сурово произнес Иван Кириллович.

Пашка кивнул на письма, которые держал в руках Пауль.

– Вот об этом. Мы только сейчас услышали, чего вам не хватает. Мы не подслушивали, не думай, просто случайно услышали!

– Но ты сохранил эти листочки?! – воскликнул Пауль; до сих пор он только переводил удивленный взгляд то на отца, то на сына. – Где, где они?

Пашка полез в карман и, опустив голову, протянул отцу два листка.

– Та-ак. Все тайное становится явным. – Отец отчетливо выговаривал каждое слово. От такого тона мурашки бежали у Пашки по спине. – Ты хоть понимаешь, чем могло обернуться твое нахальное любопытство? Пауль приехал из Швейцарии, с большим трудом разыскал меня, дождался моего возвращения из Москвы… Да ведь мы даже не поняли, что в сундучке чего-то не хватает! Я не считал возможным рыться в чужих бумагах, хоть это ты понимаешь?! Я был уверен, что полностью сохранил архив Белоярцева, – и вдруг такое… Зачем тебе понадобились эти письма? Кораблики из них наделать?!

В это время Пауль вглядывался в полученные от Пашки листки.

– Иван Кириллович, не надо… бранить мальчика, – не поднимая головы, сказал он. – Я буду благодарить вашего сына. Да-да, благодарить. Он имеет мужество. Смелый человек. Его признание – это мужество.

– Хорошенькое мужество! – воскликнул отец, но тут же замолчал, чтобы не мешать Паулю.

Тот оторвался от листков минут через десять. Лицо его было бледным от волнения.

– Здесь. Эта церковь, – коротко произнес Пауль. – Иван Кириллович, это случай и… судьба!

Отец подошел к Паулю и посмотрел на чертеж. Пашка не выдержал и тихо произнес:

– Мы сами хотели найти тайник. Но мы сразу тебе все показали бы, не думай…

Отец кашлянул, снял очки и стал протирать их платком.

– Майн Готт! – с трудом выговорил Пауль. – Боже… Здесь все написано, Иван Кириллович, здесь все сказано!

Саня шепнул Пашке:

– Да ничего же там не сказано!

– Вы о чем шепчетесь? – подозрительным тоном спросил Иван Кириллович. – Еще что-то утаили?

– Там же все равно ничего не понятно, – громко сказал Пашка. – Ну, про тайник сказано, церковь обозначена. Но она же большая! Мы уже весь пол облазили. Думали, что рисунок найдем, колосок…

Пауль улыбнулся:

– Да, колосок. Это знак моего деда, так подписаны все его картины. Но это не ключик от тайника. Ключик вот здесь! – Пауль смешно постучал по своей голове. – В моей памяти. Мама много раз рассказывала мне про день, который дедушка вспоминает в письме. Они приехали в свое Владимирское имение после большого ремонта, и Андрей спрятал письмо к своим потомкам. Тогда он шутил. А в этот раз не шутил, нет! Он был серьезный и – как это сказать? – печальный.

Азарт охватил даже Ивана Кирилловича.

– Так давайте скорее откроем тайник! – воскликнул он.

– Прямо сейчас! – хором поддакнули ребята.

Пауль улыбнулся и посмотрел на заходящее солнце.

– Обязательно, Иван Кириллович, обязательно. Но в темноте только воры достают тайники, да? И у нас нет необходимых инструментов. – Он развел руками. – Молоток не подходит. Пусть мы придем завтра, да? У меня сегодня будет самый счастливый вечер. Много, много мыслей и памяти. Я прошу вас разделить со мной радость.

Пашка с Саней изумленно переглянулись. Ничего себе выдержка! Да они бы сейчас голыми руками достали клад, пусть Пауль только место укажет!

Но торопить взрослых они не решились. А Пашка вообще был счастлив, что не пришлось рассказывать про ночное посещение директорского кабинета. Пусть это все-таки останется тайным, а не явным. Хоть раз нарушится неприятное правило!

Когда они уже отошли от церкви, Пауль вернулся к двери и минуту постоял перед нею, почему-то глядя себе под ноги.

Стемнело, воздух наполнился вечерней прохладой. Но после жаркого дня это было даже приятно. Настя принесла из дома свечу. Ровный язычок ее пламени не шевелился, хотя стол стоял в саду, прямо под яблоней.

Затаив дыхание, Саня с Пашкой слушали рассказ Пауля. Их чай давно остыл, но ребята не обращали внимания на такую ерунду. Они даже про Настино клубничное варенье забыли.

– Мама рассказывала, что для моей бабушки Лидии разлука с мужем была очень большая трагедия, – сказал Пауль. – Мама говорила, что Лидия умерла не от болезни – как это, чахотка? – а от тоски. Она обвиняла себя в том, что уехала с дочерью за границу без своего мужа. Но ведь Андрей должен был приехать к своей семье ровно через месяц! Он имел срочную работу, расписывал стены в школе. Это было очень важно для него – закончить работу. Кто мог предполагать, что граница закроется, к тому же так скоро? – Пауль печально улыбнулся. – Я думаю, вашим мальчикам уже невозможно это понять.

Конечно, Саня не очень понимал, как такое может быть. Нельзя поехать за границу? Ну ладно, когда денег не хватает. Но что значит – вообще нельзя? Даже если там живет дочка? Саня представил: вот он, например, оказался с папой за границей, а маме не разрешают к ним приехать. Да это же просто невозможно!

– Верно, – кивнул Иван Кириллович. – Да они уж и того не знают, что лет пятнадцать назад жвачку на каждом углу не продавали.

– Больно мне нужна жвачка! – обиделся Пашка.

– Бабушка Лидия хотела вернуться к своему мужу в Россию, – продолжал Пауль, – но и это было ей запрещено. Она умерла в Париже. Моя мама работала продавщицей, потом официанткой, потом гувернанткой, потом путцфрау – как это? – уборщица, да. Она хотела работать шофером такси, но такие должности принадлежали в Париже только мужчинам. Русским эмигрантам.

– Это та самая девочка Сашенька? – спросил Пашка. – Про которую в письме?

– Да, – кивнул Пауль. – Александра Белоярцева, моя мама. Перед войной она вышла замуж за Франка Гербеля и уехала с ним в Швейцарию. Я родился гораздо позже. Мама откуда-то знала, что ее отец Андрей был выслан в город Караваево. Но что с ним стало потом, ей было неизвестно.

– Здесь тоже никто не знает, – грустно сказал Саня. – Даже Викентий Викентьевич.

– Почему же никто? – спокойно ответил отец. – Я знаю, и Паулю уже рассказал. Андрей Владимирович на фронт ушел. Удивительно только, как ссыльному это удалось.

– О, мой опа – дедушка – был, конечно, очень мягкий и добрый человек, – улыбнулся Пауль. – Но когда надо, он мог быть твердый, как… Как алмаз, да? Мама это помнила, хотя последний раз видела его, когда была еще маленькая девочка. Я и раньше знал, что Андрей уходил на войну. Я узнал через Международный Красный Крест. Он погиб во время боев за Прагу, похоронен в братской могиле… Но об этом моя мама уже не узнала. Она умерла совсем рано, в пятьдесят пять лет. – Вдруг, взглянув на Пашку с Саней, Пауль улыбнулся и сказал: – А я приехал в Караваево просто так. Я хотел что-то узнать про Андрея Белоярцева, но совсем не про его клад. Его картины на стенах вашего дома, его письма – моя огромная драгоценность.