История груди - Мэрилин Ялом

Но не только дамы-аристократки готовы были помогать кормящим матерям. Французское правительство декретом Конвента от 28 июня 1793 года определило, что в том случае, если мать не кормит грудью своего ребенка, то ни она, ни ее ребенок не смогут получать государственное пособие, назначаемое неимущим семьям. Отдельная статья была посвящена незамужним матерям: «Каждая девица, заявившая, что она хочет кормить грудью ребенка, которого она носит, и нуждающаяся в помощи нации, будет иметь право попросить ее»[176].

Годом позже немцы последовали примеру французов и даже подняли ставку. Прусский закон от 1794 года требовал, чтобы все здоровые женщины кормили детей грудью[177]. Если считать, что данные по Гамбургу отражают картину во всей Германии, то немногие дамы сами кормили своих младенцев. В последнее десятилетие XVIII века в Гамбурге спрос на кормилиц для младенцев из богатых семей остался практически таким же, как и раньше. Когда в 1796 году в гамбургской больнице для бедных открылось бесплатное родильное отделение для матерей-одиночек, изначально предполагалось, что после рождения ребенка они станут кормилицами. «В самом деле, если только матери не оказывались неспособными к кормлению ребенка, больница требовала, чтобы женщины становились кормилицами»[178]. Что же касается ребенка кормилицы, то она либо кормила его вместе с «оплачиваемым» младенцем, либо отправляла к родственникам в деревню. Если французские бедные женщины получали пособие только в том случае, если кормили детей грудью, то в Гамбурге была совершенно противоположная ситуация: матерей поддерживали материально только при условии их согласия кормить еще и другого ребенка. В обоих случаях мы видим вмешательство государства в домашнюю жизнь граждан, которое имело место не только во Франции, но и в соседних европейских странах. Так как Франция была законодательницей не только мод, но и политики, какое бы потрясение ни происходило в этой стране, волны от него расходились за пределы ее государственных границ, или, как было сказано позже, когда Франция чихает, простужается вся Европа.

Революция коснулась груди французских женщин со многих точек зрения. Некоторые из матерей принялись кормить своих детей грудью с риторическим пылом, как это видно из письма беременной женщины, с нетерпением ожидающей того момента, когда она поднесет младенца к своей груди и «наполнит его питательным и здоровым молоком»[179]. Другим пришлось выбирать: кормить ли ребенка грудью или отправиться следом за мужем в изгнание, в тюрьму или на войну. Одна женщина, тетка будущего поэта Альфонса де Ламартина, описала, как грудное вскармливание стало благодеянием для ее сестры, мужа которой «посадили в тюрьму, но так как она кормила грудью, ее оставили на свободе»[180]. В целом открытая забота нации о здоровом поколении позволила сделать многочисленные уступки беременным женщинам и кормящим матерям. Когда женщины той эпохи вспоминали революцию, они не считали свои истории грудного вскармливания тривиальными или незначительными, так как кормление грудью было поднято на почти мифологический уровень.

В революционной риторике чистое молоко любящих матерей косвенно сравнивали с испорченным молоком старорежимных аристократок, многие из которых были вскормлены кормилицами. Это соединение материнского грудного вскармливания с республиканскими добродетелями и молока кормилиц с роялистским декадансом позволило женщинам сделать «патриотический» выбор. Те, кто решал кормить своих младенцев грудью, явно делали политическое заявление в пользу нового режима. В этой связи женщины, гражданки Клермон-Феррана, написали следующие строки Национальному Собранию: «Мы следим за тем, чтобы наши дети пили неподкупное молоко, которое мы очищаем для этой цели природным и согласным духом свободы»[181]. Кормление грудью перестало быть частным делом, касающимся только младенца и его семьи. Как с надеждой предполагал Руссо, оно стало коллективным проявлением гражданского долга.

Официальная книга молитв и ритуалов предлагала женщинам предоставлять свою грудь мужьям для отдыха, детям для кормления. И всех младенцев нации заверяли в том, что «Родина услышала ваши нежные крики. Для нас она стала второй матерью»[182]. Родину было принято представлять матерью, дающей грудь всем своим детям, даже бывшим черным рабам из французских колоний (илл. 45 и 46).

45. «Республиканская Франция, открывающая грудь всем своим гражданам». Около 1790. Молодую Французскую республику часто изображали в образе женщины, «открывающей грудь всем своим гражданам». На этой гравюре у нее между грудями висит плотничий строгальный инструмент, обозначающий равный доступ для всех.

46. «Природа в образе эгалитарной матери». Около 1790. Во время кампании за освобождение рабов Вест-Индии французскую нацию изображали как щедрую мать, которая кормит одновременно белого и черного ребенка.

Иконография Французской революции быстро наполнилась женщинами с обнаженной грудью. Следуя классическим образцам, женские фигуры в туниках с одной или обеими обнаженными грудями стали распространенным символом новой Республики. Иногда Республику изображали в образе женщины-воина с одной обнаженной грудью, со шлемом на голове, подобно Афине, и копьем, увенчанным фригийским колпаком. В других случаях художники вспоминали о многогрудой Артемиде, и у Республики появлялось до десятка сосцов, олицетворяющих популярные идеологемы, такие как природа и разум (илл. 47). Бесчисленные рисунки, картины, гравюры, медали, рельефы и статуи превратили грудь в национальную икону.

Представьте себе праздник Возрождения 10 августа 1793 года на месте снесенной старой Бастилии. Здесь, в первом из шести мест по всему Парижу, был возведен фонтан в виде египетской богини, и струи воды текли из ее грудей. Луи Давид, автор этого проекта, красноречиво рассуждал о высшем моменте, когда «наша общая мать, природа, выжмет из своих плодоносных грудей чистую и спасительную жидкость возрождения»[183]. Толпа изумленных парижан следила за тем, как все восемьдесят шесть уполномоченных выпили по чашке воды из грудей богини. И председатель Конвента Эро де Сешель провозгласил: «Эти плодоносные воды, что текут из твоих грудей… освятят те клятвы, которые сегодня принесет тебе Франция». Женщин из толпы поощряли к грудному вскармливанию, чтобы «военные и щедрые добродетели могли течь вместе с материнским молоком в сердце всех младенцев Франции!»[184] Этот достойный Голливуда спектакль стал отличной пропагандой Новой нации с изображением матери-природы и обычных матерей, которых прославляли как кормящих грудью.