Гадкие лебеди кордебалета - Кэти Мари Бьюкенен

Я осторожничала с платком. Его нужно было сунуть в карман, пока месье Гийо не успел внести его в книжку.

Склонившись над корытом, держа в руке тяжелый валек, я тружусь над скатертью. Улучаю минутку вытереть лоб и тут вижу, как в прачечную заходит Мишель Кноблох, стреляя по сторонам дикими глазами. Последний раз я его видела в брассери на рю Мартир, когда Эмиль назвал его вруном, а Мишель вскочил со скамейки и убежал.

Месье Гийо выскакивает из своей будки и бросается за ним. Кноблох что — вломился к нам, чтобы посмотреть на полуголых женщин? Или он заключил какое-то пари и теперь на спор уворачивается от прачек и протискивается между рядами цинковых корыт? Я смотрю в окно, но не вижу ни одного лица, прижавшегося к запотевшему стеклу, ни одной пары глаз. Взгляд Мишеля Кноблоха мечется, перескакивает с одной прачки на другую, ноги полусогнуты и напряжены, как для прыжка. Месье Гийо настигает его, пытается схватить за воротник. Я открываю рот, чтобы предупредить Мишеля, но сдерживаю себя. Месье Гийо еще не забыл сожженную рубашку, оторванную пуговицу и дыру от нее. Кноблох приседает и уворачивается. Наконец, он замечает меня и бросается вперед.

Я кладу валек и вытираю пену с рук. Я уже готова зло крикнуть: «Оставь меня в покое, я работаю». Но за шаг от меня он останавливается и произносит одними губами: «Абади». Руки у меня бессильно опускаются. Он что, мертв? Но Мишель Кноблох складывает ладони трубочкой, подносит к моему уху и шепчет:

—Жандармы забрали его в Мазас. И Пьера Жиля тоже. Их обвиняют в убийстве владелицы кабака в Монтрёе.

Конечно, Мишель Кноблох врет, как и всегда. Или просто все путает. Но мое сердце чуть не выскакивает из груди.

Я молча обхожу Мишеля Кноблоха и оказываюсь лицом к лицу с месье Гийо. Говорю так, чтобы слышали все:

—Моя сестра упала в обморок в Опере. Ударилась головой. Она зовет меня.

Маман тоже здесь, и она меня слышит. Я думаю, что ей будет гораздо больнее, если пострадавшей окажется Шарлотта. Но Мари не станет подтверждать мои слова, не задав сотню вопросов. Мне приходится выбирать.

—Это Шарлотта…

Маман усаживают, успокаивают, наливают ей крепкого чая. Она прижимает руку к груди и вытирает глаза, пытаясь изобразить материнский испуг.

—Это мой крест,— говорит она.— Две дочери в балетной школе. Их там уж так гоняют, что немудрено в обморок упасть.— Она комкает платок, предложенный месье Гийо.

—Девочки прямо как лебеди.— Она поднимает голову.— Попомните мои слова, обе будут на сцене.

Месье Гийо смотрит на меня, потом на Мишеля Кноблоха. Он хмурится. Я развязываю завязки фартука, сама решая, что он меня отпустит.

—Я удержу с тебя дневную плату,— бурчит он.

Я протягиваю маман скомканный фартук и выбегаю из душной, жаркой комнаты. Я бегу как сумасшедшая, хотя Мазас находится на восточной окраине Парижа. Под ребрами начинает колоть, но я все равно переставляю ноги, тяжело дышу, пыхчу и каждые пару кварталов сгибаюсь пополам, пытаясь отдышаться.

Через час — люди пялятся на меня всю дорогу и отходят в сторону рг я добираюсь до высоченной стены Мазаса. Не видно почти ничего, только скрепленные раствором камни стены, крыши шести бараков с камерами да сторожевую вышку в центре.

Я обхожу тюрьму, оказываясь перед огромной аркой входа. Там стоят четыре охранника в темно-синем, все опираются на винтовки со стальными штыками. Я подхожу ближе. Так близко, что один из скучающих охранников отрывает винтовку от земли.

—Я хочу поговорить с Эмилем Абади,— говорю я, выпячивая челюсть.— Его привезли сегодня.

Еще один из охранников отрывается от чистки ногтей.

—Тебе нужно разрешение. Приходи завтра утром и оставь прошение. И на следующий день, чтобы узнать, назначили ли тебе время,— он гладит себя по карману,— но можно и по-другому, если подкинуть кой-чего…

—А что, хлеба, который ты отнимаешь у других, не хватает?— Я указываю на его брюхо, огромное, как у женщины на сносях. У двоих охранников дергаются губы.

—А ты бы не оскорбляла человека, который прошениями занимается.

—А ты бы не пытался залезть в карман честной девушке, у которой отец умер, мать пьет, а две сестренки слишком малы, чтобы себя прокормить.

Он тянет себя за нижнюю губу. На мое тяжелое положение ему плевать.

Впрочем, мясник, которому так нравится Шарлотта, подождет своих денег еще неделю.

Я даже не знаю, правда ли он здесь. Мне просто так сказали.

—Ничего не знаю.— Он снова начинает ковырять ногти.

—Вместе с ним дьявол, похожий на ангела. Блондин с нежной кожей.

Еще один охранник — нос у него сизый, как у всех, кто слишком часто смотрит на дно стакана, говорит:

—Это что, те парни, которые кабатчице горло перерезали?

—За Пьера Жиля не скажу, но Эмиль кроткий как ягненок.

Он сгибает руку. Дуло винтовки плотнее прижимается к боку.

—Ты его девка, что ли?

Мне хочется сказать, что всяким пьяницам до этого нет дела, но тот первый, который занимается прошениями, уже ухмыляется, и я не знаю, кто из них носит Эмилю еду. Я считаю до трех, прикусив кончик языка.

—Он очень добрый. И тихий.

—Мы с красавчиком,— говорит пьяница и тычет пальцем в охранника, который явно еще не знаком с бритвой,— посадили их обоих в шестой корпус, одного в одиночную камеру номер четырнадцать, а второго в общую. Соседи там ничего такие. Знаешь Верý и Билле?— Он улыбается, и я изо всех сил сжимаю губы.

Если солнце еще не село или у нас есть огрызок свечи, Мари читает нам с Шарлоттой газеты. Я знаю, что Билле — мясник с рю Фландр, который зарубил свою жену топориком для мяса, а Верá — итальянец, который двадцать один раз пырнул брата кухонным ножом.

—Почему вы посадили их вместе с убийцами?— спрашиваю я как можно спокойнее.

—У того, что посмуглее, лицо как у зверя.

Я не могу кричать. Кровь застывает в моих жилах. Все вокруг темнеет и исчезает. А потом я вижу яркий свет, как будто ко мне спустился ангел. Я чувствую, как ветерок обдувает мою кожу, как дыхание исполина, как взмах гигантского крыла. Ко мне приходит видение. Бледная кожа, реки крови, чисто вытертый нож и сжимающая его рука. Безволосая, бледная, красивая. Совсем не мужская, если не считать квадратных ногтей. Рука Пьера Жиля.

13 апреля 1880 года

АРЕСТОВАНЫ ВИНОВНИКИ МОНТРЁЙСКОГО УБИЙСТВА

В связи с жестоким убийством Элизабет Безенго, владелицы кафе, зарезанной три недели назад, арестованы два человека. Девятнадцатилетний Эмиль Абади и шестнадцатилетний Пьер Жиль помещены в Мазас до решения суда. Следствие ведет главный инспектор месье Масе.