Бесконечная империя: Россия в поисках себя - Владислав Иноземцев

Если рассмотреть Великое княжество Московское конца XV и даже середины XVI века с точки зрения тех черт, которые можно считать элементами даже протонационального государства, можно с уверенностью сказать, что оно им не соответствовало. Это государство оставалось par excellence Московией; оно не объединяло все те народы, которые исторически составили Русь в ее «расширенном» понимании, что предвещало долгий период борьбы за «национальную консолидацию» и «возвращение исконных земель», о котором мы писали ранее; идентичность строилась не столько вокруг этнической, национальной или языковой принадлежности, сколько вокруг религиозного фактора; практически все международные сношения касались либо соседних княжеств, либо бывших монгольских государств, еще недавно повелевавших московскими землями. Данное обстоятельство отмечалось многими европейскими авторами и хронистами, которые еще долго говорили о Московии, часто относя понятие «Русь» (или «Руссия») к русским территориям, входившим в состав Великого княжества Литовского[345] (нередко в качестве столицы «Руссии» назывался Львов, основанный Rex Russiae, Даниилом Галицким[346]). Более того, по мере нарастания конфликта между Московским и Литовским княжествами русские все чаще начинали рассматриваться как своего рода разделенный народ, составляющий население как Московии, так и «Руссии»; в конце XVI века, особенно после заключения Брестской унии, о «московитах» и «русских» в Речи Посполитой все чаще говорили как о двух различных, самостоятельно существующих славянских народах[347]. Национальный состав армий, достаточно часто сходившихся друг с другом в кровопролитных битвах на западных границах Московского княжества на протяжении большей части XVI века, подтверждает как этот раскол, так и некорректность идентификации Московии и России.

В последнее время данный терминологический вопрос становится предметом масштабных теоретических спекуляций в связи с тем, что на идеологическом и политическом уровнях происходит столкновение концепции «русского мира», продвигаемой Москвой в качестве инструмента обоснования своих геополитических притязаний, с представлениями о многосубъектности той цивилизации, которая наследовала Киевской Руси. Предпосылки этой конфронтации политически и интеллектуально уходят довольно далеко в историю — можно вспомнить монументальный труд М. Грушевского «История Украины-Руси», впервые опубликованный в 1898–1936 гг.[348] Между тем для нас этот вопрос имеет большое значение не в качестве фундамента для спекуляций и взаимно уничижающих обвинений, а из-за его критической роли в определении того, чем, собственно, является многовековая история российского государства в системе имперско-колониальных «координат» — ведь от правильного определения как характера, так и названия формировавшейся в XV–XVI веках метрополии в значительной мере зависит, на наш взгляд, вся оценка российской имперскости.

История московской/русской колонизации берет свое начало с XVI века; на наш взгляд, более ранние походы — как, например, поход Даниила Холмского на Казань, закончившийся ее захватом в 1487 г., не могут считаться «точкой отсчета» просто потому, что они предполагали не «освоение» новых земель, но лишь формальную субординацию одного правителя другому. Колонизацией мы считаем лишь процесс освоения представителями определенного народа/государства земель и территорий, ранее не имевших к нему отношения, — причем такого освоения, в ходе которого эти земли и территории либо оказывались с течением времени населены преимущественно выходцами из соответствующей страны и/или их потомками, либо превращались в общества, организованные в соответствии с принципами и устоями, ранее присущими освоившим их народу или государству. В этом мы следуем первоначальному значению греческого слова αποικισμο′ς и позднейшего латинского colonia, обозначавших либо поселения, основанные выходцами из некоей страны далеко за ее пределами (что было наиболее характерно для финикийской и греческой колонизаций[349]), либо территории, захваченные определенным государством и позже начавшие развиваться под его неоспоримым культурным влиянием (что было довольно типичным лишь для более поздних экспансионистских экспериментов — македонского и римского[350]). Колониями в каждом из случаев можно считать как отдельные форпосты средиземноморских цивилизаций — от финикийских Карфагена, Кадиса и Палермо, а также греческих Массалии (Марселя), Сиракуз и Херсонеса до римских coloniae: Colonia Aquincum (Будапешта), Colonia Iulia Paterna (Нарбонн), Colonia Singidunum (Белград) и отдаленной Colonia Claudia Agrippiensium, современного Кёльна[351], — так и целые территории, которые были захвачены средиземноморскими державами, а затем социально и культурно преобразованы ими — от эллинизированного македонянами Египта[352] до римских Испании и Прованса III–II веков до н. э.[353], а затем и большей части Римской империи в ее границах времен начала династии Антонинов.