Боевой путь поэта. Записки кавалериста - Николай Степанович Гумилев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Михаил Лозинский
Прости мне мою воркотню; сейчас у нас недельный отдых, и так как не предстоит никаких lendemains epiques[110], то я естественно хандрю. Меня поддерживает только надежда, что приближается лучший день моей жизни, день, когда гвардейская кавалерия одновременно с лучшими полками Англии и Франции вступит в Берлин. Наверно, всем выдадут парадную форму, и весь огромный город будет как оживший альбом литографии.
Представляешь ли ты себе во всю ширину Фридрихштрассе цепи взявшихся под руку гусар, кирасир, сипаев, сенегальцев, канадцев, казаков, их разноцветные мундиры с орденами всего мира, их счастливые лица, белые, черные. желтые, коричневые.
…Хорошо с египетским сержантом
По Тиргартсну пройти,
Золотой Георгий с бантом
Будет биться на моей груди…
Никакому Гофману не придет а голову все, что разыграется тогда в кабачках, кофейнях и закоулках его «доброго города Берлина».
В полку меня ждал присланный мне мой собственный Георгий. Номер его 134060. Целуя от моего имени ручки Татьяны Борисовны, напомни, что мне обещан номер со статьею о Панаеве[111]. А Филиппу просто поцелуй.
Жму твою руку
Искренне твой Н. Гумилёв».
6
Анне Ахматовой.
Февраль 1915 года.
«Аничка, позволь поздравить тебя с днем твоего ангела. Мои ангелы всегда прибудут с тобой. Пишу много стихов на той бумаге, что удается раздобыть в военных условиях. Обними маму и Левушку крепко.
Твой всегда
Коля»
7
Алексей Лозина-Лозинский[112] Николаю Гумилёву.
Петроград. 21 марта 1915 года.
«Многоуважаемый Ник. <олай> Степ. <анович>,
если звуки военной трубы не заглушили в Вас мелодий лиры и Вы по- прежнему с интересом относитесь к молодым порослям литературы, то могу Вам прислать (напишите мне: В <асильевский>0.<стров>, Тучкова наб. <ережная>10–1, кв. 41) несколько стихот.<ворений> молодого поэта Злобина[113], пишущего весьма грамотно. Моментами он напоминает как-то Вас, хотя en petit[114], конечно. Он был бы рад быть знакомым с Вами, причем не надо предполагать в данном случае расчетов на какую бы то ни было протекцию. Мы познакомились недавно в редакции довольно мизерного нового журнала «Богема», в который отдали свои поэзы по предложению нашего общего знакомого — Ларисы Рейснер Мне кажется, что к творчеству Злобина Вы не останетесь совершенно безучастным.
Жму руку. Кстати поздравляю с Георг. <иевским> крестом. Поклон Анне Андреевне.
А. Лозина-Лозинский».
8
Анне Ахматовой.
6 июля 1915 года[115].
«Дорогая моя Аничка, наконец-то и от тебя письмо, но, очевидно, второе (с сологубовским), первого пока нет. А я уж послал тебе несколько упреков, прости меня за них.
Я тебе писал, что мы на новом фронте. Мы были в резерве, но дня четыре тому назад перед нами потеснили армейскую дивизию и мы пошли поправлять дело. Вчера с этим покончили, кое-где выбили неприятеля и теперь опять отошли валяться на сене и есть вишни.
С австрийцами много легче воевать, чем с немцами. Они отвратительно стреляют. Вчера мы хохотали от души, видя, как они обстреливали наш аэроплан. Снаряды рвались по крайней мере верст за пять от него.
Сейчас война приятная, огорчают только пыль во время переходов и дожди, когда лежишь в цепи. Но то и другое бывает редко. Здоровье мое отлично.
Ну и задала же ты мне работу с письмом Сологубу. Ты так трогательно умоляла меня не писать ему кисло, что я трепетал за каждое мое слово — мало ли что могло причудиться в нем старику. Однако все же сочинил и посылаю тебе копию. Лучше, правда, не мог, на войне тупеешь. Письмо его меня порадовало, хотя я не знаю, для чего он его написал[116]. А уж наверно для чего-нибудь! Впрочем, я думаю, что оно достаточная компенсация за его поступки по отношению лично ко мне, хотя желанье «держаться подальше от акмеистов» до сих пор им не искуплено.
Что же ты мне не прислала новых стихов? У меня кроме Гомера ни одной стихотворной книги, и твои новые стихи для меня была бы такая радость. Я целые дни повторяю «где она, где свет веселый серых звезд ее очей»[117] и думаю при этом о тебе, честное слово.
Сам я ничего не пишу — лето, война и негде, хаты маленькие и полны мух.
Целуй Львенка, я о нем часто вспоминаю и очень люблю.
В конце сентября постараюсь опять приехать, может быть, буду издавать «Колчан». Только будет ли бумага, вот вопрос.
Целую тебя, моя дорогая, целуй маму и всех.
Да, пожалуйста, напишите мне, куда писать Мите[118] и Коле маленькому. Я забыл номер Березинского полка.
Твои всегда Коля.
Копия письма Федору Кузьмичу Сологубу:
«Многоуважаемый Федор Кузмич!
Горячо благодарю Вас за Ваше мнение о моих стихах и за то, что Вы пожелали мне его высказать. Это мне тем более дорого, что я всегда Вас считал и считаю одним из лучших вождей того направленья, в котором протекает мое творчество. До сих пор ни критика, ни публика не баловали меня своей симпатией. И мне всегда было легче думать о себе как о путешественнике или воине, чем как о поэте, хотя, конечно, искусство для меня дороже и войны и Африки. Ваши слова очень помогут мне в трудные минуты сомненья, которые, вопреки Вашему предположенью, бывают у меня слишком часто.
Простите меня за внешность письма, но я пишу с фронта. Всю эту ночь мы ожесточенно перестреливались с австрийцами, сейчас отошли в резерв и нас сменили казаки; отсюда слышно и винтовки и пулеметы.
Искрение преданный Вам Н. Гумилёв».
9
Анне Ахматовой.
Лушков. 16 июля 1915 года.
«Дорогая Аничка, пишу тебе и не знаю, в Слепневе ли ты или уже уехала. Когда поедешь, пиши мне с дороги, мне очень интересно, где ты и что делаешь.
Мы все воюем, хотя теперь и не так ожесточенно. За 6-е и 7-е наша дивизия потеряла до 300 человек при 8 офицерах, и нас перевели верст за пятнадцать в сторону. Здесь тоже беспрерывный бои, но много пехоты и мы то в резерве у нее, то занимаем полевые караулы и т. д.
Здесь каждый день берут по нескольку сот пленных германцев, а уж убивают без счету, здесь отличная артиллерия и много снарядов. Солдаты озверели и
