Простите меня! (Сборник) - Наталья Нестерова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну, ты прямо Штирлиц, — похвалила его Люся.
Впервые за много дней кошмар стал немного рассеиваться. Да и переживать его вдвоем было легче. Володька тут же учуял перемену в настроении Люси. И решил закрепить успех.
— К матери через весь город не потащусь, заночую у тебя, — объявил он.
Газеты просматривали в городской библиотеке. Вычислили: раз пишут со всех далей и весей — значит, центральная, дата — за неделю от первого письма. Дело шло медленно. Они часто задерживались на какой-нибудь статье, изучали, их культурный уровень резко повысился. Люся на работе пересказывала: «В „Известиях“ писали… в „Комсомолке“ была заметка…»
Письмо нашел Володька. Оно было подписано «Людмила К., город Калуга» и ведало о жестокости и эгоизме окружающих, их неспособности понять чужие проблемы и равнодушии. Глубоко разочарованная Людмила К. не видела иного выхода, как покончить с этой мучительной жизнью.
Непонятным оставалось, почему эта отчаявшаяся особа взяла Люсин адрес, о котором было сказано, что он находится в редакции.
— Не дрейфь, разберемся, — успокоил Володька жену.
Он переживал второй звездный час, даже про ворованную шапку на время перестал талдычить.
Люся же думала о том, как плохо быть самостоятельной, то есть одинокой. Мужская голова — не последнее дело в быту. Когда женщина распускает нюни и впадает в панику, мужчина трезво (даже если он вечно хмельной) оценивает ситуацию.
Володька почти переехал в бывшее семейство и умело прятал бутылку с водкой в сливном бачке над унитазом.
Евгений Федорович броситься с Люсей в океан любви не спешил, зато, по наблюдениям медперсонала поликлиники, был не прочь поплескаться в мелком ручейке с новенькой лаборанткой.
В один из дней Володька взял отгул и, прихватив сумку с письмами, отправился на электричке в Москву.
Здание газеты он нашел быстро, но, войдя в него, оробел: пройти нужно было мимо милиционера, которому все показывали пропуска. «Деловые! — возмутился Володька мысленно. — Как почитаешь, что пишут, — свои ребята, за нас болеют. А сами заслон от народа поставили».
Володька вышел на улицу и направился в гастроном напротив. Там он быстро нашел компанию и принял стакан портвейна. Из пустого желудка вино ринулось прямехонько в голову и растворило нерешительность.
Снова войдя в здание, он подошел к дежурному и распахнул сумку.
— Что же это делается? — спросил Володька.
— Что? — лениво откликнулся постовой.
— Пишут неизвестно кому. То есть известно — моей жене. Видишь сколько?
— В какую редакцию? — так же лениво спросил милиционер.
Володька назвал.
— В отдел писем?
— Ага, — обрадованно кивнул Володька, сообразив, что что-то наклевывается.
Постовой задержал пропуск девушки в громадных — блюдцами — очках:
— Тут товарищ в вашу редакцию. Не проведете?
— К кому? — насторожилась очкастенькая.
— В письма, — пояснил Володька.
— Пойдемте, — согласилась девушка.
В лифте ехали молча. «Деловые, ну деловые». — Любимое словечко одиноко билось в Володькином мозгу.
— Вам направо, вторая комната, завотделом Сергей Кривососик, — блеснули очки.
— Спасибо, — поблагодарил Володька. Он постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, вошел. — Мне Кривососика, — сказал он сидевшему в кабинете парню.
— Носика, — ответил тот.
— Чего? — растерялся Володька.
— Кривоносик моя фамилия.
— Извини, спутал, — сказал Володька и принялся выкладывать письма на стол.
Сергей Кривоносик наблюдал за его действиями без интереса, как повар за кипящим бульоном.
— Все! — сказал Володька. — Забирайте. И требую публично извиниться перед моей женой. На первой странице.
— За что? — поинтересовался завотделом.
— Так ей безвинно пишут всякие ненормальные…
На середине Володькиного монолога Сергей вдруг простонал:
— Ляля!
— Кто? — переспросил Володька.
— У нас работает в регистрации. Такая… — Кривоносик нарисовал в воздухе большую гитару. — Но дура-а! Редкая дура! Пошли.
В коридоре Сергея схватила за руку пенсионного возраста тетенька, одетая под старшеклассницу.
— Кривососик, миленький, — заверещала она, — рубят! Три абзаца в конце. Выручай!
— Прости, — Сергей обратился к Володьке, — я сейчас, а ты иди, вон та дверь. Ляля. Там поймешь.
Володька вошел, куда указали, и замер, обомлевший. От стола к окну, противоположному двери, шествовало создание необыкновенного сложения. Все то, что от талии до колен, напоминало колокол, узкий у верхушки и широченный внизу. При ходьбе колокол раскачивался из стороны в сторону в такт ударам Володькиного сердца.
Когда создание повернулось лицом и двинулось обратно к столу, в Володькиной голове билось привычное: «Делова-а-я!» В переводе на литературный язык это обозначало: внушаемый идеал женской фигуры в виде тонкой столовой вилки — от вырождения человеческой породы; настоящая красота — вот она. У Ляли каждую часть тела можно было назвать одним словом — форма. Ноги, руки, торс — все было отлито по специальному заказу в божественных формочках. Лицо, правда, немного сонное, но главная деталь на нем — пухленькие губки — этаким розовым бутончиком призывно выдавалась вперед.
Ляля села за стол, положила на него часть форм и взяла трубку телефона, которая ее дожидалась.
— Ты понимаешь, что потерял меня? — спросила она в микрофон.
На том конце что-то резко и торопливо доказывали. Ляля закрыла глаза и снова повторила:
— Но ты понимаешь, что потерял меня?
Володьку она не замечала, хотя он стоял в пяти шагах от нее и восхищенно пялил глаза. Пока не пришел Кривоносик, Ляля еще раз десять задала свой вопрос.
Володька недоумевал: что за идиот говорит с Лялей, кто ж отказывается от такого богатства форм?
Кривоносик бесцеремонно оторвал трубку от мраморного ушка и швырнул на рычаг.
— Что ты творишь?! — закричал он с ходу.
— А? — распахнула глаза Ляля.
— Ты постороннему человеку направила поток писем. У тебя голова есть?
Девушка обиженно поджала губы, превратив бутончик в розочку средних размеров. Она встала и опять отправилась с чашкой к подоконнику, где стоял электрический чайник. Ритмичное движение колокола снова маятником втянуло Володькино дыхание. Сергей обменялся с ним понимающим взглядом. Ляля вернулась на место и впервые обратила внимание на Володьку:
— Вам поток?
— Да нет, — ответил он хрипло.