Вакансия третьего мужа - Людмила Зарецкая

«Совсем нервы ни к черту», – подумала она, оттолкнула кучку, веером разлетевшуюся по барной стойке. Стодолларовый портрет Бенджамина Франклина упал на пол, медленно опустившись в воздушном потоке. Проводив его глазами, Алиса глубоко вздохнула и побрела в сторону спальни.

Из интервью Анастасии Романовой с мэром города Александром Варзиным:

– Александр Ильич, Талейран говорил, что нет расставания более горестного, чем расставание с властью. Вы руководите городом уже почти десять лет. Вы согласны расстаться с властью?

– Власть никогда не была для меня самоцелью. Это частое заблуждение, которым страдают люди, никогда не пережившие испытания властью. Ведь что такое власть? Это в первую очередь ответственность. Огромная, непреходящая ответственность, при которой ты перестаешь принадлежать самому себе. Чем выше уровень власти, тем меньше вероятность отключиться от забот хотя бы на ночь, хотя бы на новогодние праздники, хотя бы на время отпуска. За эти десять лет не было ни одного дня, чтобы я не знал, что происходит в нашем городе. Любое отключение воды, любое совершенное преступление, любая внештатная ситуация, любое ЧП, не дай бог, и ты – первый человек, которому об этом сообщают. Поверьте, это тяжело.

– И тем не менее вы не слагаете своих полномочий, а несете это тяжкое бремя дальше. Что вас заставляет отвечать не только за свою судьбу, но и за судьбу всего города со всеми его жителями, то есть нами?

– Да, странное желание – стремиться к власти, чтобы утратить свободу. Это еще Френсис Бэкон заметил. Будучи избранным на пост мэра города в первый раз, я поставил перед собой ряд задач. Какие-то из них уже выполнены, какие-то не до конца. Именно это и заставляет меня идти вперед. И потеря свободы – это та плата, которую я за это вынужден отдавать.

– И все-таки вы не ответили на мой первый вопрос. Вы согласны расстаться с властью или, если говорить вашим языком, наконец-то обрести свободу?

– Когда руководить городом народ доверит кому-то другому, я соглашусь с этим выбором безоговорочно. И буду чувствовать себя именно как человек, получивший свободу после многолетнего рабства.

30 дней до выборов

В одном городке в ряд стояли дома. В одном из домов жил упрямый Фома. Казалось ему, он велик и могуч. Руками разгонит он множество туч.

На улице слякоть, и дождик, и град. – Не справишься с городом, – все говорят. – Неправда, – не верит Фома, – я смогу… – Отныне судьба горожан на кону.

На выборы двинул с отчаянья он. В политике действует грубо, как слон. И снова не верит Фома: – Это ложь. Я – гордый рысак, на слона не похож!

Однажды приснился упрямому сон. Как будто шагает по мэрии он. Вокруг и почтенье ему, и почет. Река под названьем «казна» в рот течет.

Подходит к реке прокурорский отряд. Ребята в погонах ему говорят: – Коррупции – нет, казнокраду – война. – Неправда, – им нагло ответил Фома.

Разруха близка, разворован бюджет, Политику больше доверия нет. Но слышен из мэрии наглый ответ: – Прошу не учить, мне за сорок уж лет!

Уж меч занесен над повинной главой, Засовы замкнулись, тюрьма за спиной. И все же доносятся ветром слова: – Непра… Я не ве…

Избиратель вздохнул и имя Фомы навсегда зачеркнул.

Проснулся Фома, ничего не поймет, Костюм от Кардена со стула берет. Фома удивлен, Фома возмущен, Я – мэр, я – начальник, и это – не сон.

Мораль сих стихов до смешного проста. Он с умыслом жаждет большого поста. Не верьте тому, кто так рвется во власть, Чтоб городу вовсе потом не пропасть!

И если найдете такого Фому, Вы эти стихи прочитайте ему.

Листовки, снабженные яркими шаржами на Егора Фомина, появились в городских автобусах ровно за месяц до дня выборов. На шаржах Фомин придирчиво выбирал себе брюки в магазине с надписью «Карден», щедро поливал себя одеколоном из пульверизатора, сидел за игорным столом в казино, обнимал полуголых девиц и лихо открывал бутылки с шампанским.

Отпечатанные на хорошей бумаге и заламинированные, они были щедрой рукой развешены на всех дверях и окнах. Каждый, кто заходил в автобус, практически сразу утыкался в них глазами.

В штаб листовку принесла взбудораженная Анютка, которая в отличие всех остальных не имела своей машины, а потому пользовалась общественным транспортом.

– Вот, смотрите! – бухнула она с порога и, ураганом пронесясь вдоль кабинета, швырнула яркую бумажку на стол. – Все читают. И смеются!

Ничего не понимая, Настя взяла бумажку со стола и, близоруко щурясь, поднесла к глазам – по выходным она старалась не носить линзы, чтобы дать отдых измученным за неделю глазам, – а потому внимательно вчиталась в строчки сквозь очки. И от души засмеялась.

– Что ты-то смеешься? – накинулась на нее Анютка. – Это же не смешно! Это подло!

– Это, конечно, подло, но очень смешно, – всхлипывая, сказала Настя. – Ну надо же, у кого-то в штабе Варзина отличное чувство юмора.

Котляревский прочитал стихи молча. Его лишенное эмоций лицо, как всегда, ничего не выразило. Костя Скахин витиевато выругался.

– Что же вы ничего не делаете?! – Анютка вдруг, всхлипнув, заплакала. – Вы что, не понимаете? ЭТО висит во всех городских автобусах! Это же все читают!

– Успокойся, девочка, – Котляревский обнял ее за плечи. – Мы ничего не можем с этим сделать. Умные люди поймут и не обратят внимания. А на дураков нам незачем смотреть. Костя, надо бы жалобу в избирком подать.

– Составлю сегодня, – кивнул Скахин. – Но сразу вам скажу, что дело гиблое. Выходных данных нет. Доказать, что это происки Варзина, мы не сможем. Да что там… Мы даже не можем со стопроцентной уверенностью утверждать, что это направлено против Егора.

– Ты что, с ума сошел? – Анютка гневно смотрела на Константина, мокрые дорожки блестели на ее щеках. – Тут же ясно написано – про выборы, мэрию и Фому…

– Костя прав, – мягко улыбнулся Котляревский. – Любой суд признает это случайным совпадением. И если Егор начнет пытаться доказывать, что Фома из стишка – это он, то выставит себя в дурацком свете, не более того.

– Сергей Иванович, позвоните Егору, – устало сказала Настя. – Надо нам как-то обсудить, что с этим народным творчеством делать. Плагиаторы хреновы.

Сама она набрала номер Инны. В воскресное утро подруга еще явно спала, от нечего делать Настя насчитала аж двенадцать гудков.

– Привет, труженица. – Инна выразительно зевнула в трубку. – Чего не спится в ночь глухую? Воскресенье же!

– И вечный бой, покой нам только снится, – мрачно ответила Инна. – Пока ты спишь, весь общественный транспорт города листовками обклеили. Про упрямого Фому. Хочешь, почитаю?

– М-м-м-м, это Корней Чуковский или Сергей Михалков, я не помню, – осведомилась Инна.