Одиночка - Крис Мориарти

– Полевой AI станции телепортации? Ли почувствовала, как холод операционной проникает в ее кости. Какого черта эта Шарифи творила? И кто позволил ей играть в эту опасную игру с полевым AI, если каждая квантовая транспортировка могла стоить жизни?

– Мне бы очень хотелось посмотреть на программу управления высшей нервной деятельностью этого имплантата, – сказала она.

– Она не здесь. Здесь памяти даже и близко не хватит. Она также внешняя.

– А полевой AI как раз очень удобно – в автономном режиме, не так ли?

– Кажется, так.

Они вместе молча посмотрели на экран.

– Ну? – спросил Шарп. – И что мне с этим делать?'

– Вынимайте, – сказала Ли.

У Ли, как правило, квантово-корригированная репликация проходила, когда она находилась почти в коме. Без криогенной технологии при транспортировке со сверхсветовой скоростью было бы невозможно выжить. Ее применение обычно имело для Ли последствия, хотя и не очень серьезные: заложенный нос и блуждающая боль в суставах.

Извлечение неврооборудования проходило намного проще. Процесс давно освоили и проводили под наблюдением. Всего несколько манипуляций в хирургическом кабинете. Хотя на этот раз все шло не так быстро. Шарп не имел необходимой информации, чтобы настроить свои инструменты, ему пришлось повозиться, чтобы найти квантовые параметры имплантата. Но после серии филигранных настроек он установил и выверил квантовую запутанность, подождал, пока компьютер прогнал установленные в нем корректирующие протоколы. Когда его терминал сообщил, что он завершает трансформацию Шарифи, они оба нервно рассмеялись.

Пять минут спустя у Ли на ладони лежал маленький пакет: аккуратно свернутое белое сталекерамическое волокно и несколько погруженных в гель микропереключателей, облученных вспышкой и завернутых в стерильную хирургическую пленку.

– Какое оно маленькое, – сказала она.

– Два километра, – сказал Шарп. – Это длина волокна от одного конца до другого в сети среднего размера для всего тела.

Ли взвесила маленький пакет на ладони. Зачем Шарифи было нужно устанавливать нелегальный невропродукт? И самое главное, где она его взяла?

– Вам нужно оставить это себе? – спросила она у Шарпа.

– Хотелось бы.

– Хорошо. – Она передала ему пакет. – Просто постарайтесь, чтобы это было здесь, когда мне потребуется взглянуть на него еще раз.

– Могу ли я задать вам один вопрос? – спросил Шарп, когда она была уже у двери. Его голос звучал напряженно. – Неофициально?

Ли повернулась.

– Конечно.

– Вы знали ее?

– Кого? Шарифи? Шарп кивнул головой.

– Не совсем. Я видела ее пару раз. И все.

– А вот я ее знал, – сказал Шарп.

Он взял скальпель и начал вертеть его в руках, закручивая и раскручивая кольцо с резьбой, с помощью которого лезвие крепилось к рукоятке.

– Она мне нравилась. Она была… честной.

Казалось, что он не ждал ответа, поэтому Ли молча наблюдала, как он вертит скальпель.

– Хотя, – сказал он, покраснев, – не в этом дело. Дело в том, что меня… проинструктировали. После ее смерти. Остаются ли эти инструкции в силе?

Ли смотрела на него, гадая, на какое политическое минное поле ее занесло.

– А что вы спрашиваете у меня?

Шарп внимательно посмотрел ей в глаза, насупив брови.

– Объяснил ли вам кто-нибудь, как организовано следствие по делам о насильственной смерти в Сент-Джонсе?

Ли на минуту задумалась, прежде чем она поняла, что Сент-Джонс – официальное название Шэнтитауна, и отрицательно помотала головой.

– Когда кто-либо умирает в пределах городской черты, у меня есть все полномочия проводить любые следственные действия, необходимые для установления причины смерти и закрытия расследования. Когда кто-либо умирает на территории, являющейся собственностью АМК, дело передается управлению АМК. Если АМК не обращается ко мне с просьбой о проведении вскрытия, я просто храню тело до решения вопроса об его уничтожении или, что очень редко бывает, его транспортировке. Конечно же, свидетельство о смерти оформляют. Но его заполняет Хаас. Я лишь ставлю на нем печать.

– Продолжайте, – попросила Ли.

Шарп все еще играл со скальпелем, рискуя обрезать палец всякий раз, когда его поворачивал.

– Практически АМК обычно просит делать вскрытие каждого, кто умирает на шахте. Но не на этот раз. На этот раз я получил пачку подписанных Хаасом справок. На всех, за исключением двух человек: Войта и Шарифи. На них я получил уже заполненные свидетельства о смерти, подписал их и отправил назад.

– А теперь вы хотите сделать вскрытия?

– А вы нет?

– Почему вы спрашиваете?

– Если вам не хочется плясать под дудку Хааса…

– Да не об этом я беспокоюсь, – сказала Ли.

Внутренний голос предостерег ее, что нужно подумать, прежде чем делать какие-то шаги, но Ли отмахнулась от него.

– Хорошо, – сказала она. – Делайте вскрытия. Но никто не должен видеть результатов до тех пор, пока я не подпишу их. Я просто знаю, как надо пригнуться, чтобы мне не снесли голову.

Шарп серьезно посмотрел на нее и сказал:

– Спасибо вам.

– Пожалуйста, – ответила Ли и добавила полушутя: – Я просто даю вам веревку достаточной длины, чтобы можно было меня на ней вздернуть.

ШЭНТИТАУН: 14.10.48

После госпиталя ей нужно было идти к вертолетной площадке и сесть на первый же челнок, направлявшийся на станцию. Но она этого не сделала. Не задумываясь, в каком направлении идти, она свернула в конце Госпитальной улицы налево, а не направо, и пошла по насквозь продуваемым, плохо мощенным улицам в район старого Шэнтитауна.

Большая часть города оказалась почти полностью заброшенной с началом первого безумного периода квантовой лихорадки. Не хватало денег, еще больше не хватало времени, планировка отсутствовала, и город напоминал коллекцию жилых блоков, кем-то случайно рассыпанную по земле, а потом забытую. И только глубоко забравшись в старый город, можно было понять историю этого места и встретить его прошлое – герметичные биоангары первопоселенцев. Некоторые из этих ангаров до сих пор могли поддерживать атмосферу, но современный город вырос вокруг них и закрыл их расходившиеся лучи, как новая кожа закрывает рубцы от хирургического шрама. В результате получился лабиринт узких переулков и дворов без окон, по которым местные жители могли пройти километры, даже не видя неба и не появляясь в орбитальной сети наблюдения.

Бунт вспыхнул через несколько месяцев после рождения Ли, и с той поры Шэнтитаун все еще оставался символом насилия, измены и терроризма. Снова оказавшись на его улицах, Ли неожиданно вспомнила о своей учебе в офицерской школе. О том чувстве стыда и отвращения, которое она испытала, когда поняла, что лаборатория ведения боевых действий в городских условиях была точной потокопространственной копией беспорядочных пересечений туннелей и дворов старого Шэнтитауна. Когда она увидела на учебных мишенях свое собственное лицо.