Самоубийство Пушкина. Том первый - Евгений Николаевич Гусляров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Попадались мне и иного рода толкования снов. Они принадлежали яростным противникам всяческого волшебства и напитаны были материализмом до скуки. Сон о падении Лжедмитрия с башни на московской площади был в этом случае пояснен бы примерно так:
«Такие сновидения обыкновенно связаны с неловким положением ног, причём кровообращение в одной из них нарушено вследствие давления на большой сосуд. Чтобы восстановить равновесие, сердце принуждено усилить работу, и с этим связано чувство страха, делающегося исходною точкой целого сновидения. Когда положение делается невыносимым, спящий делает резкое движение, нога скользит, и получается ощущение падения, которым и заключается сон».
Может быть, объяснение и верное, только как было бы жаль, если бы всё толкование сна Гришки Отрепьева у Пушкина свелось к этому, и мы не узнали бы блистательного взлёта и падения мятежного самозванца в его передаче.
* * *
Еще один сон, легший в основу нового произведения. Свидетельство это зафиксировано на страницах «Русской старины» за 1874 год:
«В 1812 году, во время нашествия французов, из Петербурга вывозили многие драгоценные предметы, архивы, библиотеки, собрания рукописей и проч. Заботиться об этом было поручено кн. А.И. Голицыну, который предполагал вывезти из столицы даже конную статую Петра I — знаменитое произведение Фальконета. Между приготовлениями к этому раз является к кн. Голицыну почтдиректор Булгаков и рассказывает сон, пригрезившийся ему прошлой ночью. Булгакову снилось, что он, пройдя мимо памятника, вдруг услышал за собою страшный топот коня; обернувшись, увидел он бронзового Петра, скачущего на коне своём; Петр проскакал мимо, по направлению к Каменному острову, и Булгаков, поражённый этим явлением, следовал за медным всадником; на Каменном острову Пётр, встретив императора Александра, остановил его и сказал:
“Бедствие великое грозит тебе, но не бойся за Петербург: я храню его, и доколе я здесь — мой город безопасен!”
По выслушании Булгакова кн. Голицын не мог освободиться от веры в это сновидение, хотя несколько раз возобновлял заботы о вывозе памятника из Петербурга, но никак не мог приступить к этому, боясь лишить столицу её хранителя. Вот причина, почему памятник не был вывезен.
Случай этот подал Пушкину мысль написать поэму “Медный всадник”».
Кругом подножия кумира
Безумец бедный обошёл
И взоры дикие навёл
На лик державца полумира.
Стеснилась грудь его. Чело
К решётке хладной прилегло,
Глаза подёрнулись туманом,
По сердцу пламень пробежал,
Вскипела кровь. Он мрачен стал
Пред горделивым истуканом
И, зубы стиснув, пальцы сжав,
Как обуянный силой чёрной,
«Добро, строитель чудотворный! —
Шепнул он, злобно задрожав, —
Ужо тебе!..» И вдруг стремглав
Бежать пустился. Показалось
Ему, что грозного царя,
Мгновенно гневом возгоря,
Лицо тихонько обращалось…
И он по площади пустой
Бежит и слышит за собой —
Как будто грома грохотанье,
Тяжело-звонкое скаканье
По потрясённой мостовой.
И озарён луною бледной,
Простерши руку в вышине,
За ним несётся Всадник Медный
На звонко-скачущем коне;
И во всю ночь безумец бедный,
Куда стопы не обращал,
За ним повсюду Всадник Медный
С тяжёлым топотом скакал.
* * *
Тут опять возникает в нашем сугубо материалистическом сознании резонный вопрос. На сколько процентов все эти толкования, вся вековая вера в пророческие сны является чепухой? И стоит ли в наше время заикаться об обратном?
В принципе, это тоже не наша задача. Ведь главная наша цель — констатировать то, что было, что имеет отношение к Пушкину и его знанию духовной жизни народа. Мы не подряжались на рисковое предприятие — разделять то, что узнаем, на истину и заблуждение.
Тем более что это и теперь вряд ли возможно. Во все времена было всё-таки больше тех, кто смеялся в глаза гадателям. Но вот со временем появляются необычайно серьёзные люди, которые смогли заронить в этот смех оттенок сомнения.
Всю теорию и практику психоанализа Зигмунд Фрейд построил на толковании сновидений.
Размышляя над картинками некоторых снов, Павел Флоренский сделал невероятнейшее открытие, которое почему-то мало кому известно. В некоторых снах наших время течёт наоборот. Из будущего навстречу настоящему и прошедшему. Может быть, именно в этом кроется загадка нашего интуитивно почтительного отношения к тем знакам, которые подаёт во сне наше грядущее…
* * *
Рассказы о необычайном. Предчувствие Рылеева. В 1813 году русские войска, на пути к Парижу, заняли Дрезден. Комендантом города был назначен Михаил Николаевич Рылеев. Это был один из близких родственников Кондратия Рылеева, будущего декабриста и замечательного поэта. Сановный родственник доверил Кондратию Фёдоровичу довольно ответственную должность при комендантском управлении и даже поселил его в собственном доме.
Тут и произошла эта история. Кондратий Рылеев был человеком, общение с которым мало доставляло удовольствия. Он обладал живым умом и большой склонностью к обидным остротам. Он не щадил никого. И вскоре стал пугалом для добропорядочного русского общества в Дрездене. Стали всё чаще жаловаться на него генерал-губернатору, должность которого исполнял здесь князь Репнин. Наконец, всё общество стало требовать, чтобы его оградили, наконец, от злого насмешника.
Репнин вынужден был поговорить о том с комендантом, родственником поэта. И намекнул ему, что при сложившейся обстановке лучше бы забияке Рылееву оставить должность и уехать из Дрездена.
Служаке-коменданту было очень неприятно это замечание, оно могло отразиться на его карьере, потому домой он приехал взвинченным.
Всего домашнего разговора теперь никто, конечно, не знает, но небольшая часть его для истории осталась.
Комендант очень строго выговорил Кондратию Рылееву, объявил ему, что от должности он отставлен и в двадцать четыре часа должен убраться из Дрездена.
— А если ты ослушаешься, — пригрозил вышедший из себя комендант, — то под суд отдам, а надо будет, и расстреляю…
— Кому быть повешенным, того не расстреляют, — в пылу перебранки выскочило у Рылеева. Он не стал дальше слушать, хлопнул дверью. Не простившись ни с кем, в тот же день уехал.
Весь разговор этот происходил в семейном кругу. Многие его слышали. Последняя фраза запомнилась. Двенадцать лет спустя она приобрела свой пророческий смысл. Стала зловещим преданием…
* * *
…Есть несколько очень полезных для нашего рассказа признаний Пушкина, которые мы можем без ошибки отнести к разряду самохарактеристик. Они дадут нам мимолётные, но верные наброски некоторых состояний его души, как верное же представление дают о его лице мгновенные наброски собственного долгоносого изысканного профиля, щедро разбросанные в рукописях. Неважно, что в одном случае описание относится к Татьяне, в другом — к Германну или другому какому несуществующему лицу.