Карл Великий - Анна Ветлугина

Карл лично подсчитал в коровах полную стоимость тяжёлого вооружения и велел мне подробно записать свои подсчёты. Они выглядели так: шлем стоил шесть коров, латы — двенадцать, меч с ножнами — семь, поножи — шесть, копьё и щит — две коровы, боевой конь — двенадцать. Итого получалось сорок пять коров. Целое состояние. Но если свободный франк, имеющий эти средства, решил бы уклониться от военной службы — с него полагалось брать штраф — шестьдесят коров.

Воевать теперь призывалось не всем, а только тем, кто действительно мог снарядить себя. Прочих планировалось оставлять на хозяйстве, что тоже шло на пользу Франкскому королевству — куда же без хозяйства?

Наконец новая армия собралась. Теперь она выглядела ещё более устрашающей, чем раньше, когда не все воины были вооружены полностью.

Хильдегарда ликовала. Угрозы Дезидерия Святому престолу оскорбляли её до глубины души. Может быть, сюда примешивалась и ревность — лангобардский король являлся отцом предыдущей жены Карла. Королева с нетерпением ожидала восстановления справедливости. Она уже достаточно окрепла после рождения сына и на всех смотрах присутствовала лично, разъезжая верхом рядом со своим супругом.

Я тоже чувствовал душевный подъём вместе с моими властителями. Единственное, что сильно портило мне настроение — мысли о дяде. Но тот не появлялся. Да и ничего тайного не происходило на моих глазах. Король занимался подготовкой к войне, а такое не спрячешь, даже если захочешь.

До выступления армии оставалось всего ничего. И тут моя неутомимая матушка неожиданно придумала мне развлечение. Придя как-то перед сном ко мне в комнату (я теперь, как особо уважаемый книжник, имел свой угол), она с торжествующим видом показала мне записку. «Ваш интерес весьма интересен» — кудрявым дамским почерком было написано на клочке пергамента, щедро пропитанном розовой водой.

Я пожал плечами:

— Что это, матушка?

— Это Ансефледа! — сказала матушка с такой важностью, будто речь шла о папе римском. Хотя папа-то уж точно не вызвал бы у моей родительницы уважения.

Она сделала паузу, желая насладиться произведённым эффектом. Я терпеливо ждал, пока мне объяснят, что это за Ансефледа.

— Как! Ты не слышал о ней? Да ты вообще ничего не слышишь, что происходит вокруг. Единственное, что у тебя ценно в голове — это память. Да и та, наверное, скоро засохнет от этих варварских святых, которых ты читаешь с утра до вечера. Ансефледа — дама знатнейшего рода, она родственница Лупа Гасконского. Если бы не влипла в историю, то уж точно бы никогда не обратила внимания на человека с такой сомнительной родословной, как ты.

— А что за история, в которую она влипла?

— Да обычная интрижка. Забыла о приличиях, бывает такое. А кавалер тоже непрост оказался. Познатнее её. Женат вроде бы. Или ещё что-то. В монастырь её не сослали — отец уж больно любил дочку, не позволил. Но ославить — ославили. А она ещё и не особенно красива — вот теперь и останется одна навеки.

Я потряс головой, тщетно пытаясь понять тайную связь между надушенным пергаментом и печальной повестью о некрасивой старой деве.

— Матушка! А зачем ты рассказываешь всё это мне?

Она возмутилась:

— А ради кого я всё это затеяла? Неблагодарный! Тебе и в голову не приходит думать о будущем, в то время как твоя мать ночами не спит, ломая голову, как устроить твою судьбу! Ты собираешься всю жизнь прислуживать, как мальчик на побегушках?

— Я не прислуживаю, а служу! Король уважает меня! — удивительно, насколько легко матушке удаётся вывести меня из равновесия. Я ведь уже кричу, хотя обычно все считают меня спокойным и рассудительным.

Она прервала мои вопли:

— Тихо! О таком не шумят. Если у меня всё получится — можно считать, что тебе в жизни повезло.

— Что получится?! О чём ты говоришь?

— Об Ансефледе, — прошептала матушка, глядя мне в глаза. — Она уже вполне заинтересовалась тобой. Ещё бы. Я написала ей такое письмо от твоего имени! Только, конечно, будь она помоложе, покрасивее, да приличная девушка — тебе всё равно нечего было ловить. А так очень даже есть надежда.

— На что... надежда? — логика упорно не выстраивалась в моей голове.

— Афонсо, не строй из себя дурачка. — Она посмотрела на меня так, будто я только что упал у лужу. — Надежда на женитьбу, очень выгодную для тебя.

— Но я не хочу жениться! Тем более на некрасивой старой деве.

— Женятся не для хотения. Думаешь, твоему отцу очень хотелось жениться на мне? Ничего. Женился, не умер. В смысле, я имею в виду, что умер он не от этого. И ты переживёшь как миленький и ещё спасибо мне скажешь.

— Не скажу! Потому, что никогда не сделаю этого.

Не сделаешь? — она запустила пальцы мне в волосы, как бы желая приласкать, но вместо этого больно сгребла их в кулак. — Куда же ты денешься, дурачок? Ты же не граф и не герцог, чтобы поиграть со знатной дамой и бросить её. За такие игры простой человек легко может расплатиться головой. А ты ведь уже как бы начал ухаживания. Дороги назад у тебя нет. Так что продолжай в том же духе.

Вырвавшись из её цепких пальцев, я отшатнулся, забившись в угол комнаты:

— Ты не мать, ты — чудовище!

Она туго перевязала на голове серый полотняный платок, знакомый мне с детства. Скорбно склонила голову, напомнив изображение богини Деметры, потерявшей дочь в царстве Аида.

— Всё, что я делаю — это только для тебя и для твоей пользы. К сожалению, ты ещё слишком молод, чтобы понять и оценить это.

— О, Пресвятая Дева! — прошептал я, когда дверь за матерью закрылась. — За что же мне такие родственники? Что мать, что дядя...

И вдруг вспомнил, что не прочёл сто молитв, обещанных за королеву.

Тут в дверь тихо постучали. Даже скорее поскреблись. Выскочив в коридор, я увидел незнакомую девушку, по-видимому, служанку. С таинственным видом, она поманила меня за собой. Я заметался. Если Ансефледа зовёт меня — лучше бы не ходить, а то уже точно дороги назад не будет. Или, всё же сходить объяснить ей, что произошла ошибка? Как вообще выглядит эта Ансефледа? Действительно ли она так стара и дурна?

Раздумывая обо всём этом, я незаметно для себя самого шёл за служанкой. Она провела меня в часть замка, куда мне ещё ни разу не доводилось заходить. Еле слышно девушка поскреблась в одну из дверей. Дверь открылась. Пахнуло розовой водой, тонкие руки, унизанные перстнями, схватили меня и втянули в душный полумрак.

— Ты пришёл, мой ангел, — раздался шёпот. Я прищурился, пытаясь разглядеть её черты. И отшатнулся, узнав. Это была та самая дама с бородавкой, что непристойно танцевала на пиру, в честь рождения маленького Карла. Меня затрясло от отвращения, а она продолжала тянуть ко мне руки:

— Не бойся, маленький. Иди сюда.

Преодолев желание повернуться и убежать, я как можно учтивей произнёс: