Хоккенхаймская ведьма - Борис Вячеславович Конофальский

– Матушка, отпустите его, отпустите.

Старуха наконец ослабла, выпустила его руку. Кавалер с трудом встал с колена. Благочестивая Анхен принялась выпроваживать мужчин из покоев, она была взволнована:

– Растрогали вы чем-то матушку, как бы припадка не было, ступайте, ступайте. Пусть поспит.

Волков, Сыч и Максимилиан кланялись старухе уже на выходе.

Анхен проводила их до ворот, но была так перепугана чем-то, что прощалась коротко, а как дверь за мужчинами привратник Михель Кнофф закрыл, так она поспешила вернуться в покои матушки Кримхильды. Стала на колени возле ее кровати, взяла руку старухи в свои руки и заговорила:

– Матушка, скажи, кто это был? Что за человек? Чем страшен он так?

Старуха кряхтела в ответ да косилась на нее. Но девушка словно понимала ее, кивала согласно. Еще одна молодая женщина, что сидела здесь же возле кровати, по лицу Анхен видела, что та все больше и больше волнуется. Наконец Анхен встала с колен и сказала:

– Марта, матушка просит тебя выйти.

Повторять нужды не было, Марта тут же встала и покинула комнату, а Анхен подошла к двери и заперла ее на засов. Старуха все еще что-то хрипела, но красавица не глядела в ее сторону, она стала быстро сбрасывать с себя вещи на пол. Разделась догола и полезла под кровать, вытащила из-под нее ларец, отперла его ключом и оттуда достала красный бархатный мешок, с которым бесцеремонно уселась на кровать к матушке, и из мешка извлекла белый, как молоко, стеклянный шар. И стала в него смотреть, медленно приближая шар к глазам. Старуха все кряхтела и кряхтела, но благочестивая Анхен на нее внимания не обращала, все глубже погружаясь в шар.

Глава 14

Трактирщик из «Безногого пса», Езеф Руммер, замерз в большом сарае. Хоть и отвязал его Сыч перед уходом, хоть и жаровня имелась, и щепок на полу было достаточно, но разжечь огонь оказалось нечем.

Он подошел к двери сарая, стал глядеть в щель между стеной и дверями и увидал лодочника. Клаус собирался варить смолу для большой лодки, и тогда трактирщик стал стучать в дверь, надеясь привлечь его внимание. Он думал просить у лодочника огонь, чтобы согреться, а вышло все еще лучше. Лодочник пришел узнать, кто там у него стучит в сарае, отпер дверь и, увидев трактирщика, немного перепугался:

– Господи, а вы тут откуда?

Поняв, что лодочник перепуган, хитрый трактирщик решил быть посмелее и заговорил:

– Так ты, бандит, с ними заодно?

– Что? – удивлялся лодочный мастер.

А Езеф Риммер уже выскочил из сарая и пошел быстро к воротам:

– Уже я-то скажу кому нужно, что вы тут бандитствуете!

– Да помилуй Бог, – только и смог ответить Клаус Венкшоффер, глядя, как трактирщик к воротам уже бегом бежит.

Но долго пузатый трактирщик бежать не мог и, как только вырвался на улицу, двинулся шагом, обходя длинные лужи в дорожной колее. Но шел быстро, намереваясь в магистрате доложить страже, что разбойник его в плен брал, а людишки разбойника его пытали. А перед этим, ночью, человека они до смерти зарубили в покоях у себя. Уж лейтенант городской стражи Вайгель знает, что с такими разбойниками делать.

* * *

… Дом был красивый, чисто выбеленный, стропила и брус черные, даже окна небольшие со стеклами в нем имелись.

– Максимилиан, стучи в дверь, а я сзади зайду, – командовал Сыч.

Он спрыгнул с лошади и протиснулся в узкую щель между строениями, пошел в обход, а Максимилиан пошел к двери и стал колотить в нее, не стесняясь. Сначала он стучал, а потом стал прислушиваться, не шумит ли там кто внутри, потом опять стал колотить, и, когда кавалер уже думал, что им никто не откроет, дверь распахнулась, а на пороге стоял Сыч. Он сделал знак: заходите. Волков спрыгнул с коня и пошел в дом. Если Максимилиан удивился тому, что Сыч дверь открыл, то для кавалера это было в порядке вещей: Сыч всегда знал, что делать.

В доме повсюду была чистота: на столе лежала скатерть, камин убран – ни углей, ни сажи, подсвечники на комодах без свисающего воска, свечки в подсвечниках. Богато жила ведьма. Кавалера это удивило: он видел только одно жилище ведьмы, и оно напоминало гниющую свалку, а тут все идеально, только кошками воняло невыносимо.

– Сбежать хотела через задний ход, – улыбался Сыч, приглашая Волкова в другую комнату.

– Вильма? – обрадовался Волков, идя к нему.

– Если бы, – Сыч качал головой, – девка какая-то. Может, дочь, может, служанка. Сейчас спросим.

Там на полу сидела и попискивала девица лет пятнадцати-шестнадцати. Одета она была небедно, платье чистое, сама опрятна. Волков сел на стул возле окна, огляделся и спросил у нее:

– А чего тут так котами воняет?

Та взглянула на него – перепугана, глаза заплаканы, но красивая. Совсем молодая. Нет, не шестнадцать ей, четырнадцать-пятнадцать.

– Вильма любила кошек, – отвечала она.

– А ты? – продолжал кавалер.

– Я тоже любила. Раньше. Этих не люблю, злые очень.

Волков ни одного кота не видел, только вонь от них стояла.

Сыч склонился над девицей, погладил по голове сначала, а потом взял за шею и, заглядывая ей в лицо, спросил с угрозой:

– Бежать-то зачем хотела?

– Вильма велела, говорила, если люди незнакомые придут, дверь не отпирай, ломиться будут – через заднюю дверь уйди.

– А потом куда идти?

– В приют к матушке, авось благочестивая Анхен меня не прогнала бы.

– И там Вильму ждать?

– Да, – девушка кивнула.

– А где она сама?

– Не знаю, как ушла вчера, так до сих пор и не было ее.

– Звать-то тебя как? – спросил Волков.

– Эльза Фукс.

– Ты ее Вильмой зовешь, значит, не мать она тебе? – предположил кавалер.

– И не служанкой ты тут живешь, – говорил Сыч, беря девушку за ухо и разглядывая золотую сережку, а потом и золотое кольцо на ее руке. – И не сестра ты ее. Кто ж она тебе?

Девица опасливо глядела на него снизу вверх, потом на кавалера и ничего не отвечала. Видно, боялась, а вот чего – неясно.

– Как ты с Вильмой познакомилась? – спросил Волков, пытаясь ее разговорить. – Давно ли?

– В прошлом году, – сразу начала Эльза, – мы с родителями и с братом в Эйден переезжали, там у меня дядя помер, вот мы и поехали к нему, у него пивоварня была. Приехали сюда, тут на ночь стали, а утром ни родителей, ни брата не было уже, и добра нашего не было нигде, и коня не было с