История Средневекового мира. От Константина до первых Крестовых походов - Сьюзен Уайс Бауэр

Свадьбу праздновали с небывалым размахом, и Аттила, как пишет Иордан, предавался «неумеренной радости». Похоже, что он основательно выпил, прежде чем последовать в комнату для новобрачных. «Когда он, тяжелый от вина и сонный, лег на спину, – рассказывает Иордан, повторяя утраченные свидетельства историка Приска, – поток избыточной крови, который в обычном случае вышел бы носом, понесся в смертельном направлении – в горло, и убил его». Когда поздним утром следующего дня слуги выбили двери его комнаты, Аттила лежал мертвым, а его невеста рыдала рядом, вся покрытая его кровью. Командиры похоронили его глубокой ночью, наполнив могилу сокровищами, а после, как и слуги Алариха несколькими десятилетиями ранее казнили могильщиков, чтобы никто никогда не нашел место захоронения.8

Сыновья Аттилы пытались занять его место – но лидер гуннов умер, и армия начала распадаться. Как и вестготы до Алариха, гунны до Аттилы не были единым народом. Они не являлись даже одним племенем, а лишь собранием племен с общим далеким прошлым и харизматичным лидером. Итак, Аларих сделал вестготов из своих последователей; Аттила объединил свои племена в армию гуннов. Но, поскольку амбиции одного лидера были главным движителем нового народа, смерть лидера означала и смерть новорожденной национальности.

Вестготы, возможно, из-за долгого общения с римлянами, создали достаточно много административных и бюрократических скреп, чтобы продержаться вместе до прихода нового короля. Гуннам повезло меньше – к 455 году они были начисто разбиты. Изгнанные за пределы Рима, гунны рассеялись, и их шанс стать нацией оказался утрачен.

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХРОНОЛОГИЯ К ГЛАВЕ 17

Между 451 и 454 годами императоры двух империй – Персидской и Восточной Римской – пытаются подчинить себе веру

В восточной половине империи не остались безразличны к событиям, происходившим в западной. Вторжение Аттилы, возросшее могущество вандальского и вестготского государств, быстрая смена императоров – всё это будоражило сознание восточноримского двора. Но занимало не более остального. Императорский двор в Константинополе был занят собственными проблемами. Ничто так не подчеркивало гибель общеримского самосознания, как относительные мир и процветание Восточной Римской империи на фоне борьбы Западной за выживание.

Пока Аэций с союзниками отчаянно сражался против гуннов и готов, император Восточной Римской империи Маркиан созвал собор. Он хотел вновь поднять неприятный вопрос о том, как связаны две природы Христа, человеческая и божественная. Епископы Римский и Александрийский были всё еще низложены, епископ Константинополя был объявлен еретиком, и Маркиан надеялся упорядочить сложившуюся ситуацию.

Это стремление усложнялось благосклонным отношением Маркиана к вере епископа Римского. Он хотел поддержать власть епископов в своей половине империи, но его больше привлекали высказывания Льва I о связи между двумя природами. Как писал Лев, в Христе человеческое и божественное начала отдельны друг от друга: «они не разделены, но… каждая природа сохраняет свои свойства без потерь… Каждая природа делает то, что ей надлежит, сотрудничая с другой; Слово делает то, что надлежит Слову; плоть – то, что надлежит плоти»1

Эти формулировки были наиболее близки к убеждениям Маркиана, что неудивительно: Лев вкратце излагал двойственную природу, лежащую в основе императорского правления. Это была та же совмещавшая в себе две стороны символика, что привлекла Константина во время битвы у Мильвийского моста.

Маркиан был склонен поддерживать доктрину Льва I, однако не желал удовлетворить требования епископа Римского отдать ему всю духовную власть. Император хотел сохранить для своей страны право на религиозную самостоятельность. Константинополь должен был оставаться равным Риму. И когда Маркиан созвал в 451 году собор, он отказался проводить его в Италии, как предлагал Лев I. Вместо этого он назвал местом собора город Халкидон, отделенный от Константинополя водной границей. Для Льва I это было слишком далеко – он не хотел оставлять Римскую церковь без лидера во время вторжения гуннов. Римский епископ вместо себя послал представительство из нескольких священников, сопроводив их собственноручно написанным документом, разъяснявшим тонкости взаимосвязи двух начал.

Лев I считал, что собор будет коротким. Делегаты должны были прочесть документ, а после того, как «Пётр скажет своё слово, не будет нужды и смысла в дальнейших спорах». Но епископы, фактически по указке Маркиана, но формально по собственной инициативе, решили, что документ содержит положения, с которыми они и так согласны. Также они согласились, и вновь по настоянию Маркиана с тем, что епископ Константинопольский, второй по количеству полномочий после епископа Римского, авторитетен более, чем другие епископы. Он был не просто епископом, а патриархом – духовным лицом, стоящим над другими епископами.2

Завоевания Аттилы

Так началась переписка между Львом, Маркианом и восточноримскими епископами, которых Лев I обвинял в недостаточном уважении к своему авторитету. На это Маркиан и епископы предложили Льву не лезть в чужие дела. И все эти препирательства из-за статуса были облечены в цветистые выражения священного языка.

В ответ Лев I писал Маркиану:

Пытаясь убить разом двух зайцев, он написал Пульхерии, жене императора, жалуясь: «Анатолий охвачен низменными страстями и нестерпимым своекорыстием. Именем благословенного апостола Петра мы не признаем принятого епископами [возведения Константинополя на престол]». Самому же епископу Константинопольскому Лев написал: «Ты зашел настолько далеко, что впал во своекорыстие. Эти высокомерие и гордыня причиняют беспокойство всей Церкви!»3

Эти сражения не были столь кровавыми, как битвы в Галлии между армией Аэция и гуннами, но их причина мало отличалась: борьба за территорию, за власть, за права; борьба за венец власти духовной – но всё же за венец.