Святые и разбойники неизведанного Тибета. Дневник экспедиции в Западный Тибет - Джузеппе Туччи

Настоятель, или, как его обычно называют, скушок, живущий в постоянном страхе перед наместником, пришел вечером навестить меня перед моим отъездом из Толинга. Он явился с наступлением темноты в сопровождении одного из своих племянников, который никогда не расстается с ним; они осторожно приблизились к палатке, словно воры. Войдя в палатку, попросили сразу же задернуть полог, чтобы чанцод не узнал об их визите, ибо он, безусловно, не одобрил бы тот факт, что великий настоятель посетил европейца на его территории – это нарушение этикета. По его мнению, настоятель должен восседать на своем троне, словно воплощенное божество, не имея никаких контактов с окружающим миром; в то же время, скушок – мой друг. Мы знакомы с 1933 года и провели многие часы вместе за чтением религиозных текстов и переводами старинных документов. Искренняя дружба зародилась между нами, и мой друг пожелал увидеться со мною, прежде чем я снова отправлюсь в путь, который вновь уведет меня далеко от него, и мы уже, возможно, никогда не встретимся более на протяжении того краткого паломничества, каковым является наша жизнь. Настоятель принес с собой шелковый хадак, который, по обычаю тибетцев, преподносится дорогому гостю, и нефритовую чашу в подарок моей жене. Мы трогательно прощаемся: даже святой может иногда забыть холодные правила церемониала и подчиниться велению сердца. Перед его уходом мы обнялись, как это принято повсюду на земле между людьми, знающими цену дружбе, затем он исчез в темноте ночи, скрывшись по направлению к своему храму, одновременно являющемуся его тюрьмой.

Будучи в Толинге, я решил исследовать детали, ускользнувшие от меня во время моего первого посещения. Необходимо было сделать некоторые фотографии, обследовать пещеры верхнего Толинга и посетить Цапаранг. Должен констатировать, что за два года разрушение продвинулось гигантскими шагами: Белый храм Цапаранга начинает уже терять свои великолепные росписи, которые трескаются, выцветают и осыпаются. Чанцод сказал мне, что при наличии средств он хотел бы реставрировать их и заново расписать. Это лучший исход, который может ожидать памятники древнего тибетского искусства. Если стены не обрушатся, то старинные фрески будут соскоблены, покрыты толстым слоем извести и глины, чтобы уступить место новым, когда один из многих весьма посредственных странствующих художников распишет все это неуклюжими изображениями, используя кричащие цвета импортированных из Европы красок.

Капитан Герси на этот раз посещает гроты верхнего Толинга, откуда возвращается с некоторыми интересными фрагментами манускриптов. Он также осуществляет общую рекогносцировку развалин монастырей и замков, возвышающихся на глинистых склонах гор к югу от великого монастыря. Согласно посвящению одной из царских хроник, это место должно было называться Пьимурти – скорее всего, данное название относится к языку Гуге, ибо мурти встречается в нескольких диалектах верхнего Кунавара и означает «вода».

Мы уже на пути возвращения: вновь проходим по висячему мосту Толинга, однако вместо того чтобы воспользоваться дорогой, пройденной нами в 1933 году, в направлении Педумбу и Богола, я предлагаю пройти к Гартоку севернее, через Пианг-Дункар[45] и Садзе-ла.

На протяжении двух миль дорога следует по правому берегу Сатледжа и затем углубляется в безводное ущелье, где на каждом шагу мы находим следы древних жилищ. Первое пройденное нами селение называется Дибса, оно находится практически напротив Толинга, на другом берегу реки: чортены, пещеры и развалины храмов. Затем мы поднимаемся в район, обозначенный на картах как Монхил; это название неизвестно нашим проводникам. Следы обширных полей, взбегавших гигантскими террасами по горным склонам, наполовину погребены под осыпями валунов и щебня – не исключено, что мощное наводнение уничтожило это небольшое селение.

Чуть далее мы обнаружили еще один участок, имеющий серьезное значение с археологической точки зрения. Он должен соответствовать Шангси на карте Индийской топографической службы, однако в настоящий момент это место полностью покинуто. Вверх по гребням все еще взбираются руины замка, от небольшого гомпа остались лишь полуразрушенные стены, окруженные со всех сторон чортенами со множеством ца-ца XI–XII веков. Сопровождающие нас люди называют это место Дагтенпа[46], возможно, по причине окружающих со всех сторон долину скал. Эта дорога совсем мало посещаема, ею следуют только редкие торговцы, идущие из Цапаранга в Гарток через Пианг-Дункар.

Чувствуется, что мы поднимаемся: по мере приближения к хребту Ладакх становится все холоднее. С нами идет уже не более половины яков, одного за другим мы оставляли их, хромающих, покрытых рубцами и истощенных, по дороге. Да и караванщики, идущие с нами от Таклакота, устали и ждут не дождутся возвращения домой. В пустыне, которая привлекает нас своей безмолвной красотой вершин, в развалинах, которые ежедневно открывают нам сокровища древних цивилизаций, они видят лишь печальное однообразие – лишения пути победили людей. По прибытии в Гарток я отпущу их.

В Пианг-Дункаре мы должны задержаться более, чем я думал. Пианг и Дункар – два находящихся совсем рядом селения. Мы остановились в Дункаре, в широкой долине, окруженной со всех сторон высокими отвесными скалами. К северу от нас, на желтоватом гребне, груды покинутых руин, а на вершине три небольших красных гомпа. Монастырь принадлежит школе желтых шапок и зависит от Толинга. Его хранителем является монгольский монах, который, как только увидел рекомендательные письма настоятеля Толинга, распахнул перед нами все двери.

Здесь, как я уже сказал, три храма: первый называется Дуканг – зал религиозных собраний и церемоний, или лучше сказать, являлся таковым, когда не было недостатка в монахах. Сейчас, когда нет уже никого, он пуст – один раз в день хранитель возжигает для обязательного обряда лампаду, бормочет привычные молитвы и затем закрывает врата. Религиозные церемонии здесь больше не проводятся. Всё возрастающая нехватка монахов – одна из важнейших проблем настоятеля Толинга, который никак не может осуществить присмотр за многочисленными вверенными ему монастырями и обеспечить их содержание. Дуканг покрыт фресками XVI века, на них изображены восемь божеств врачевания, окруженные меньшими фигурами учеников.

Второй храм называется Джамканг, то есть храм Майтрейи, в нем находится статуя Майтрейи, занимающая центральную нишу. Вся живопись здесь погибла. Третий храм посвящен Цзонкхапе. Реформатор изображен с двумя своими ближайшими учениками, по бокам группа тантрических божеств – Гухьясамаджа, Палденлхамо и Ямари, затем восемь будд врачевания и высшая пентада.

Пианг располагается на расстоянии примерно 2 километров от Дункара, на горе, практически перегораживающей долину. Похоже, что вместе с Цапарангом он представлял собой самый населенный центр всего царства Гуге.

На крутых склонах находятся уже привычные примитивные жилища и кельи анахоретов, на вершинах все те же руины замков и храмов. В то же время здесь перед нами останки, имеющие большое значение: живопись, манускрипты, скульптура самых разнообразных стилей и эпох, сваленные в кучи в полумраке храма, – сокровища искусства, брошенные в беспорядке немногими оставшимися монахами, словно бесполезная рухлядь. Эти люди никогда не видели европейцев, с неохотой они открывают мне двери своих святынь, вынужденные однако стыдливо склонить головы, когда чудовищный хаос, в котором содержатся эти святыни, заставляет меня выйти из себя. Бесценные произведения искусства, сокровища красоты, я не могу видеть брошенными, как ненужный хлам; я не могу видеть старинную живопись, исполненную с молитвенным благоговением школой мастеров, для которых живописать означало молиться, – разорванной, разодранной, продырявленной; деревянные скульптуры, возможно, привезенные из Индии первыми проповедниками буддизма, – нагроможденными одна на другую с оторванными руками и головами; книги – брошенными в самые темные углы комнат в таком беспорядочном хаосе, из которого практически невозможно извлечь отдельные части и воссоединить их в одно целое. И когда эти монахи, которые уже ничего не понимают и не имеют ни малейшего представления о ценности вверенных их рукам сокровищ, начинают изображать из себя ревностных хранителей, я действительно начинаю их ненавидеть.