След Бешеного - Виктор Доценко

— Разве я вещь, которую можно взять и купить за хорошую или просто подходящую цену? Внимание! Аукцион! Спешите — продаются мозги Позина! Кто больше? — Александр представил себе зал с тянущимися вверх руками своих потенциальных работодателей или владельцев его, позинских, мозгов. Эта картинка показалась ему довольно отвратительной.

— А почему бы и нет? — безо всякой иронии спросил Палугин.

— Знаешь, Женя, я всю жизнь старался не изменять ни себе, ни своим принципам…

Лицо Палугина еще больше побагровело. Очевидно, разгоряченный алкоголем мозг воспринял эту невинную фразу как какой-то намек на его, Палугина, судьбу.

Он резко перебил Позина:

— Если это так, в чем я позволю себе усомниться, то ты один из очень редких экземпляров человеческой породы, который достоин занесения в Красную книгу…

Напряжение и острота разговора постепенно спали. Они продолжали выпивать и закусывать сандвичами с холодным цыпленком и огурцами. Таков был обед в доме бывшего генерала КГБ Палугина.

Незаметно подступил вечер. Хозяин и гость вышли немного прогуляться, но на воздухе было морозно, и вскоре они вернулись в дом.

На сон грядущий посмотрели вечерний выпуск новостей по Си-эн-эн, потом Палугин показал По-зину гостевую комнату, где тому предстояло провести ночь. Александр долго не мог заснуть, пытаясь понять, может ли его спокойный и рассудительный Сергей Мануйлов при каких-то условиях носить прозвище Бешеный и зачем он понадобился этому темному типу Широши?..

А в этот самый вечер господин Широши, вовсе не подозревая о том, какие мысли о нем и его пленнике бродят в голове Александра Позина, спокойно катил в роскошном лимузине по вечерней Вене.

Лимузин держал путь к зданию Оперы, где его должен был ждать верный подручный Владислав Фридрихович Ведерников. (Если помнит читатель, в романе «Остров Бешеного» Широши, сообщая Ведерникову о том, что ему следует немедленно скрыться из Москвы, сказал тому, что его в определенный час будут ждать в Вене у главного входа в Оперу. ) Широши еще издали разглядел понурую фигуру Ведерникова, стоящего у входа и напряженно всматривающегося в лица богато одетых мужчин и дам, спешащих на спектакль. Широши приказал водителю остановиться чуть поодаль, а сам в смокинге с черным жилетом и черной бабочке предстал перед насторожившимся Ведерниковым.

— Вы? — опешил тот.

— Разве я сильно изменился с нашей последней встречи? — не без иронии поинтересовался Широши.

— Вы… — внимательно вглядываясь в его лицо, промямлил Ведерников, — вы как будто стали моложе…

— Может быть, — спокойно согласился Широши. — Я принимаю омолаживающее средство. Так вас и правда удивляет мое присутствие в этой точке земного шара? Лично я иду в Оперу и предлагаю вам составить мне компанию. Вы ведь любите оперу, не так ли?

Ведерников терпеть не мог оперу и вообще любую классическую музыку. Его вкусы ограничивались творчеством Аллы Пугачевой и Маши Распутиной. Широши об этом явно догадывался, а скорее всего, знал, что было заметно по его озорно поблескивающим темным глазам.

— Я очень давно не был в опере, — ушел от прямого ответа Ведерников, — и с удовольствием составил бы вам компанию, но, увы, одет не должным образом.

На нем были видавшие виды потертые старые джинсы и какая-то поношенная, неопределенного цвета куртка, из-под ворота которой выглядывала не первой свежести водолазка.

— По старой большевистской традиции конспирируетесь? Правильно, — одобрил Широши. — Переоденетесь в лимузине, где найдете смокинг вашего размера, — не терпящим возражений тоном приказал он.

Ведерников, кряхтя и морщась, полез в лимузин. Когда он, переодевшись, вылез из машины, Широши, критически оглядев его и одобрительно хмыкнув, объявил:

— У меня заказана ложа. Дают «Аиду» Верди. Я под настроение с большим удовольствием послушал бы «Севильского цирюльника», но, к сожалению, репертуар Венской Оперы мне не подвластен.

Ведерников поежился от этой обычной, в духе Широши, невинной шутки.

Спустя несколько минут они сидели в ложе бельэтажа, где, естественно, никого, кроме них, не было, и слушали увертюру.

Ведерников напряженно ждал, что последует дальше. Широши явно наслаждался музыкой и пением и весь первый акт не проронил ни слова. В антракте Широши достал из барсетки крокодиловой кожи небольшую фляжку и две маленькие серебряные рюмки.

— Вы еще не забыли вкус моего любимого напитка?

— Не забыл.

Они выпили по две рюмки, и Ведерников сразу почувствовал прилив бодрости.

— Когда вы спешно покидали Москву, Славик, как себя чувствовал наш недостойный конкурент господин Мо?

Так на китайский манер они всегда именовали бывшего управляющего делами администрации Президента России Петра Петровича Можаева, ставшего в настоящий момент государственным Секретарем Союза России и Белоруссии.

— По-моему, как обычно, бодр и весел. Наверное, травит свои старые анекдоты новым белорусским подчиненным.

— И правда, чего ему волноваться? — подхватил Широши. — Прокуратура дело закрыла. А вы когда с ним последний раз встречались? У вас же всегда были самые нежные отношения, не правда ли?

— Да, конечно. А виделись мы незадолго до моего отбытия.

— Так что он наверняка осведомлен о вашем внезапном отъезде?

— Думаю, да.

— Тем лучше. Значит, ваш звонок, скажем из Страсбурга, его никак не удивит. Вы ведь знаете его прямой телефон?

— Естественно. — Ведерников терпеливо ждал конкретных указаний.

— Дело в том, что наш деловой господин Мо получил приглашение на инаугурацию нового Президента США. Но он опасается ехать, поскольку швейцарским прокурором выдан ордер на его арест. Чтобы успокоить господина Мо, ему с нарочным мною отправлено письмо, где прямым текстом говорится, что после процедуры инаугурации его ждут серьезные деловые переговоры, результатом которых может стать легальный перевод денег со счетов, подозрительных для швейцарских законников, на другие, абсолютно чистые.

— А как… — начал Ведерников, но Широши его оборвал:

— Вам в детали вдаваться нет необходимости. Нужно завтра вечером позвонить ему и подтвердить, что все, о чем говорится в полученном письме, — правда. И ему жизненно необходимо лететь в Америку, совершенно ничего не опасаясь.

— Понятно. Будет исполнено.

— Вы ведь неплохо его знаете. Как вы думаете, Слава, он клюнет?

— Думаю, обязательно клюнет. Человек он как будто неглупый, но по натуре

— завхоз. А завхоз и в политике — завхоз. Как почует навар, ничто его не удержит. А кроме того, он воображает себя мировой политической величиной. Ведь наши политики — от депутатов до мэров, — как изберут их, сразу надуваются, что твои индюки.