Обреченный на смерть - Герман Иванович Романов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Стреляй же, царевич, он уходит!
Услышав выкрик Силантия, Фрол сразу понял, что попадать в последнего из преследователей не стоит. Их задача не убивать, а навести на ложный след, заставить поверить, что преследуют именно русского кронпринца, как здешние монархи называли Алексея Петровича.
Он прицелился в коня и выстрелил — по вскрику понял, что попал во всадника, скорее в ногу — но тот пригнулся к гриве, и хлестнул коня, скрывшись за деревьями.
— Хрен с ним, царевич, но ты его ранил!
— Посмотри на гвардейцев, может, кто-то из них жив.
— Сейчас, ваше высочество.
Силантий внимательно осмотрел трех поверженных противников, двое были мертвы, а третий хрипел в предсмертных муках. Драгун избавил его от страшных мучений, вонзив клинок шпаги в сердце.
— О, ваше высочество, столь отважного и умелого война мне не приходилось встречать в своей жизни. О наследнике московского царства говорили, что он скрывается во владениях императора, но я не ожидала его встретить здесь, на моих землях. И готова преклониться перед вами, как положено по церемонии, но вы не находите, что это делать странно посреди грязной дороги. Вы ведь не желаете, кронпринц, чтобы я измазалась?!
— Пани, вы очаровательны, — Фрол только развел руками от такой милой непосредственности…
Глава 11
— Что в письме том написано было?! Отвечай!
От гневного выкрика монарха Петр Андреевич как-то съежился и царь понял, что сейчас перед ним перестанут вилять и хитрить, а начнут говорить правду. Таковы лукавые царедворцы — их только угроза смерти заставляет быть искренними, и они перестают искать выгоду.
— Предупредить хотел Александра Даниловича — считал, что царевичем огульная клевета сказана на него, на Шафирова и на государыню Екатерину Алексеевну. Ведь Алексей Петрович потребовал вернуть ему ларец, что я у себя держал, обвинив меня в воровстве его достояния. И письмо стал писать вашему царскому величеству о тех, как он считал, «подлых и злодейских обманах», в которые вас ближние вводят. И сказать, что именно они его извести очень желают!
— И вашим и нашим решил услужить, червь. Решил ежели ложь сказана, то выслужиться перед особами, а если правда, то дать им время подготовиться и в заблуждение меня ввести. Лукавством решил меня обмануть? Если бы не твоя хитроумная голова, то нынче бы под топор лег!
— Государь, как на духу!
— Дальше речь веди!
— Потом письмо вашему царскому величеству отписал собственноручно об обидах, ему чинимых, и о том, что его отравили и порчу наслали. Письмо опечатали и вместе с нарочным под охраной вам отправили.
— Получил его и руку сына своего не узнал — все буквы дерганные, будто в первый раз за перо взялся, и подпись не его. А еще гордыня так и прет в словах, не защиты просит, а меня обвиняет в душегубстве! И о злате-серебре написал много, о местах тайных, где его искать нужно. Видимо, правду тут говорит, что цезарь, сын собачий, перед ним похвалялся розысками иезуитов — места точно указаны.
Я гонцов князю Гагарину в Тобольск отправил — хотя Матвейка в том письме тоже знатным вором назван, что на ясак пушной лапу свою положил, и охулки на руку не кладет!
Ладно, о том говорить пока рано. Но если злато найдется, то царевич один для державы сделал больше, чем вы все вместе, что его всячески хулили, и меня на злое подбивали! Дальше говори!
— Утром он снова бесчинствам предался — служанку истязал всячески, изнасиловал, всю искусал и побил — смотрел ее, девка вся в отметинах. Хворая легла, лекарь говорит, что болеть долго будет. Царевич потом бил ее по лицу, за то, что пять рублей попросила, сказал, что алтына ее рябая морда не стоит, на нее днем и смотреть тошно.
— Правильно сделал — за каждую бабу по пять рублей платить, так никакой казны не хватит! Дырка чай не замылена — радоваться должна, что царевич ее удостоил своей милости! И зря потом мелочь серебряную сыпанул, батогов нужно было выдать, как тому слуге нерадивому!
Петр в этих делах проявлял скаредность. Во время «Великого Посольства», будучи в Лондоне, одна из дам полусвета, актриса, предложила ему «чудесную ночь» за подарок в пятьсот рублей. Царя это возмутило до глубины души — «мне генералы за сто рублей служат прилежно, сил и живота не жалея. А эта полтысячи рублей просит — и за что?!»
— Розгами секли, государь, но безжалостно — холоп нерадивый в беспамятстве лежал, когда я уехал.
— А что с моими гвардейцами, которые пропали?!
— Нашли их государь перед самым отъездом — думали, что пропали с царевичем, но нет — убили их и трупы в болоте утопили.
— Кто посмел?!
Лицо Петра Алексеевича побагровело, он сжал свои огромные кулаки. В своей лейб-гвардии царь души не чаял и потери среди своих отборных солдат, многих из которых знал с юных лет, переживал крайне болезненно.
— Царевич и капитан-поручик лейб-регимента Огнев, государь. Я сам на месте был, все тщательно рассмотрел и сразу в Петербург помчался, чтобы сейчас о том деле все сказать. Хотя трудно было все рассмотреть — четвертый день ведь прошел от злодейства этого.
— Как такое убийство произошло?
— Судя по всему подъехали к берегу ручья — гвардейцы не ожидали душегубства. Драгун ударил кинжалом одного за другим, а царевич шпагу в спину вонзил третьему. Потом, когда сержант упал, ударил в сердце клинком насквозь, добил. А тела дальше отволокли и утопили в болотине, распоров животы кинжалом и вывалив потроха.
— Зачем изуверствовать?! Что они в брюхе искали?!
— Не знаю, государь, но мыслю, что царевича рук дело — он сильно изменился, лютовать принялся…
— Не твоего ума дело, — обрезал царь, но потом голосом, полным едва сдерживаемой ярости и безмерным удивлением, произнес:
— Вот каким ты стал, сын!
— Капитан Румянцев бросился в погоню, собрав три десятка гвардейцев и драгун. В Динабурге ухватили след — жид там есть Мордехай, подорожные пишет и печати привязывает поддельные. На четверых всадников смастерил, все на имена польские. Это все что знаю, выехал в Петербург с известиями этими. Повелишь, государь, снова туда