Возвращайся! - Александр Аде

По его губам ползет усмешка, точно улитка, неспешно перебирающаяся от одного уголка рта к другому.

Москалев в последний раз соединяет буквы К и М, от злости и тревоги щедро украсив монограмму прихотливыми завитками. Нажимает спрятанную под столешницей кнопку.

– Зайди ко мне, – приказывает коротко…

* * *

Сижу на скамейке, подставив лицо игривому солнцу, которое время от времени появляется из-за облака и снова скрывается туда же. В результате то жарко, то прохладно, и тени скользят по дорожкам, и то блестит, то темнеет, пробиваясь сквозь россыпь камней, городская речушка, которая в этом месте узка и грязна. Но утки и чайки плавают здесь с удовольствием. Всюду жизнь, господа.

«Шестое августа по старому, Преображение Господне…» – мельтешит в башке чья-то строка. Отшумели дожди конца июля. Шестое августа – только не по-старому, а по-новому – теплое и сухое.

Блаженно смежаю розовато просвечивающие веки – и тут же возле меня присаживается человек.

– Извини, что опоздал, – говорит Прокудников. – Дела задержали.

«Какие у тебя дела, Николаша, – думаю я, – какую-нибудь горемычную бабу прибавить к своему донжуанскому списку? Впрочем, не очень-то ты и молод, и если изменяешь своей стервозной супружнице, то наверняка крайне редко и опасливо. Был суперсамец, да и весь вышел».

Протягиваю ему ксерокопии паспортов.

– Эти женщины тебе знакомы?

– А кто они такие? – осведомляется Николаша, заранее посмеиваясь, как будто предвкушает увлекательную игру.

– Напомню: Снежана была артисткой любительского театра «Гамлет и другие». Миха до сих пор числится в труппе театра, хотя, слыхал, собирается свалить. А это снимки матерей других артистов театра. Не оказалось только фотки мамаши некоего Лисенка (пацан – подкидыш, воспитывался в детдоме, в «Гамлете» он рабочий сцены, на все руки мастер).

– Ну и зачем ты подсовываешь мне этих баб?

– Возможно – чисто теоретически, – что среди лицедеев «Гамлета» есть еще кое-кто из твоих внебрачных детей.

Он даже присвистывает от изумления.

– Ты это всерьез?

– Более чем.

Николаша небрежно просматривает листочки и говорит с облегчением:

– Не знаю из них никого. – Потом – с обидой: – Тебе, наверное, кажется, что я перетрахал всех бабенок в этом городишке?

– Всех не всех, но… – Я не заканчиваю фразу и улыбаюсь, давая понять, что это так, шутка юмора. И перевожу разговор: – Ты на могиле Снежаны не побывал?

– Зачем? – он недоуменно вскидывает брови.

Действительно, зачем?

– Последний вопросик. Что называется, не для протокола… Ты перебрал множество женщин. Почему не предохранялся? Неужто хотел, чтобы росло и ветвилось твое потомство, которое ты своим не признаешь?

– Дурак был, – скалит зубы Николаша. – Трахался в свое удовольствие, как здоровый бык-рекордсмен. Да я, честно сказать, и сейчас не слишком-то рационален. Романтик. Слушай, это так скучно – предвидеть, рассчитывать, вымерять. Я – анфан тэррибль, ужасный ребенок, как утверждает моя вторая половинка (она у меня гуманитарий, кандидат наук). Да, я действительно тот еще анфан, и уже не изменюсь. Поздно. Увы…

Он встает и уходит, высокий, стройный, сухощавый, немного сутулый, на этот раз одетый в голубое и синее, а я, отхлебнув из металлической банки пиво, откидываюсь на горячую спинку скамьи и снова смыкаю веки. И вновь погружаюсь в розовое забытье, в ленивую дремоту, где нет места убийствам и человеческой подлости, а есть только небо в громадных кучевых облаках, солнце и далекие неясные голоса…

Когда через некоторое время нехотя приоткрываю осоловелые глаза, на месте Прокудникова сидит Пыльный Опер – я условился встретиться с ним на этом самом месте. И в это самое время.

Заметив, что подаю признаки жизни, он поворачивается ко мне. Смотрит и помалкивает. И мне кажется, что он способен высидеть час, и два, и три, не разевая рта, безмятежно глядя крошечными заплывшими моргалками.

Как и в прежнее наше рандеву, он выглядит чистеньким благополучным буржуа. И при этом все равно кажется слегка припыленным. Если у майских жуков есть ангелы-хранители, они наверняка именно такие – толстоватые и невозмутимые. И так же негромко и солидно гудят, не поднимая глаз, точно стесняясь собеседника.

Выцеживаю из железной банки последнюю каплю пива, швыряю банку в стоящую рядом урну и раскрываю рот, чтобы выдать первую порцию своих глубокомысленых размышлений.

– Приступаю с самого, что ни есть, начала.

Есть в нашем городке некий веселый инвалид, друг детей. Лет примерно семь назад он спас двух приятелей (кстати, обоих звали Сережками) от кое-каких проблем с законом. И стал для пацанов авторитетом. Учителем жизни. Гуру. Приваживал, печенюшками угощал. А хлопцы делились с ним своими пацанскими тайнами и планами на жизнь. И слушались его во всем. Один из Сережек стал впоследствии бравым охранником в фирме Москалева, второй – актером театра «Гамлет и другие»… Кстати, убежден, что Сержа отправил в этот театр именно калека.

Почему? – объясняю.

У инвалида был лютый враг – Николай Николаич Прокудников, тот еще потаскун. И наш калека лелеял надежду расквитаться – но в своем стиле: так замысловато, хитро, чтобы и жажду мести утолить, и слегка поразвлечься.

Итак, первое, что он предпринял, – присоветовал Сержу стать артистом театра «Гамлет и другие». Дело в том, что бывшая жена здешнего режиссера Федора Иваныча Бубенцова была в свое время любовницей Прокудникова и родила от него дочурку. Затем – с помощью Сержа – пригласил играть в этом же театре Снежану и Миху, незаконных детей Прокудникова.

– Э, – глазенки Пыльного Опера округляются до предела. – Сколько же у этого Прокудникова было внебрачных отпрысков?

– Полным-полно. Но затащить в «Гамлет и другие» Сержу удалось лишь двоих…

Итак, первая часть марлезонского балета калеке удалась на славу. Затем он приступил ко второй части: попросил Сержа (а уж тот умаслил режиссера, на которого имеет немалое влияние), чтобы в чеховской «Чайке» роль Маши исполняла Снежана, а ее мужа – Миха. Хитроумный инвалид уже разыграл в своем уме блестящую шахматную партию: после репетиции Серж приведет артистов «Гамлета» к себе домой, напоит до поросячьего визга и распределит парами – по ролям. При таком раскладе дочь и сын Прокудникова окажутся в одной постели и, сами того не сознавая, совершат грех кровосмешения.

В то же время он понимал, что все это так, ерунда, мелочь, и свою месть, которую со сладострастием лелеял годами, полностью не удовлетворит.

И вот – случай настал!..

Но давай отвлечемся от этой театральной истории и рассмотрим другой занимательный сюжетец.

Бизнесмен, президент АО «Сила судьбы» Константин Москалев затаил смертельную обиду на другого дельца, Завьялова, и решил отомстить. Месть он избрал воистину иезуитскую. Он знал, что Завьялов безумно любит свою жену. Значит, если ее уничтожить, осиротелый супруг будет страдать долго и мучительно. Киллер убьет трех женщин – как будто действовал маньяк. Катя Завьялова будет второй.