Гиперборей - Юрий Никитин

— Назад!

Гульча коня остановила, но не повернула. Ее крупные глазасмотрели подозрительно, словно ожидая подвоха: то ли от озера, то ли отпещерника. Олег же медленно подъехал к кромке озера, всмотрелся в неподвижнуютемную воду, где на поверхности, как приклеенные, застыли широкие мясистыелистья. Лягушки сидели в середке каждого листика огромные, похожие на зеленыепирамидки. У всех глаза были полузакрыты кожистыми пленками, а животы счавканьем падали на влажную зелень, с усилием поднимались и снова освобожденношлепались на листья.

Конь осторожно переступил, шагнул к воде. Гульча отпустилаповодья, ее конь тоже начал приближаться к краю воды. Олегу показалось, что онуловил движение в темных глубинах, судорожно дернул поводья, вскрикнулсорванным голосом:

— Атас!

Его конь присел на круп — всадник раздирал ротудилами, — наконец повернулся и стрелой понесся от болота. Гульчачакначала разворачивать коня, донельзя перепуганная криком всегда такогобесстрашного пещерника. Вода вдруг взбурлила, из глубины со страшным ревомподнялась огромная, как вывороченный пень, голова: глаза — валуны, пасть распахнута,словно расщепленное бревно, зубы — с кинжал, блестят. Конь завизжал, дернулся —Гульча сломала ногти, пытаясь удержаться, — скакнул в сторону. Огромныйзверь выбросил вперед голову на длинной толстой шее, страшные зубы ударили друго друга совсем рядом с омертвевшей девушкой — хорошо, конь шарахнулся. Пастьраспахнулась снова, огромные злобные глаза взглянули прямо в глаза Гульчи. Онапохолодела и уже приготовилась умереть, но конь завизжал, как придушенныйпоросенок, ее тряхнуло, и вдруг она обнаружила, что лежит на шее бешеноскачущего коня, прижимаясь к нему всем телом.

Потом ее снова едва не выбросило на землю: конь замер наскаку, словно налетел на стену. В страхе приоткрыла один глаз: пещерник держалза узду, лицо было мрачным, он часто оглядывался. В двух-трех сотнях шаговмедленно погружалось в темную взбаламученную воду болотное чудище. Крупнеебыка, на спине костяной панцирь, голова в костяных пластинках, рогах, шипах.Зверь выглядел старым, древним, но огромным и несокрушимым, как скала. Вода забурлила,из глубины всплыли потревоженные болотные листья — мокрые, в иле. Почти сразуначали выныривать лягушки, взбирались на листья, привычно застывали под лучамизаходящего солнца.

— Что ты кричал? — спросила Гульча. — Накаком языке?

— Не помню, — буркнул он. — В такой моментчто угодно закричишь.

Кони трусили по широкой дуге вокруг болота, держась от водыподальше. Гульча посматривала искоса, порывалась что-то спрашивать — она всегдадо макушки набита вопросами, — но Олег приказывал знаком молчать, снепроницаемым видом ехал дальше. Последний раз, когда видел такое чудище, скифыкричали ему: «Атас, атас!», и он запомнил эти крики, предупреждающие обопасности, но как ей доступно объяснить, не говоря правды, откуда он знает языкисчезнувшего народа?

Недалеко от темной стены леса пересекли следы большого стадатуров. Олег посмотрел на отпечатки копыт, траву, усталую спутницу — решил, чтобезопаснее идти вслед за стадом. Вскоре увидал облако пыли, поднятое сотнямикопыт, понял: три сотни быков с коровами и телятами, больных нет, телятапослушно держатся в середке стада. Непослушных давно нет, пошли на корм волкам.Волки сейчас идут по следу, но теперь от разочарования готовы броситься друг надруга.

Их оказалась дюжина — матерые, крепкие, с поджатыми от голодаживотами. Идут третьи сутки за стадом — Олег прочел по следам и запаху, —задрали неосторожного теленка, но потеряли собрата — разъяренная мать успелавонзить рога, затем налетели осатанелые быки. Теперь волки рассчитывают,заметил для себя Олег, напасть на брюхатую корову. Тяжела, несет двойню,поранила ногу — отстала, часто ложится.

Олег покосился на побледневшую Гульчу. Волки бежали совсемблизко, изредка показывали желтые клыки, рычали остерегающе. С волками вскореустановилось неустойчивое равновесие. На стадо напасть все же не такрискованно, как на всадников. Кони скачут быстрее туров, к тому же у крупногочеловека за плечами торчат стрелы, чьи жала кусают больно...

Две недели они ехали, не заезжая в веси. Наконец овес былсъеден, на подножном корму кони отощали, в галоп уже не рвались — брели,понурив головы. Для себя и Гульчи Олег бил стрелами дичь — птицы частовспархивали из-под копыт, дорогу то и дело перебегали жирные зайцы. Однако солиуже не было, кончились приправы. Гульча терпела молча, но лицо вытянулось,глаза ввалились.

Олег долго присматривался к весям, мимо которых двигались,наконец заехал в городище, где только теремов было около десятка, а домовлепилось на крутой горе видимо-невидимо, не считая землянок и хижин. К городищусо всех сторон стягивались дороги, а возле пристани колыхалось на волнах сдесяток ладей, кочей, челнов, чаек.

— Здесь сбор полюдья, — объяснил он Гульче. —Вот те дома содержат для князя и его дружины.

— Я увижу полюдье? — спросила она с загоревшимисяглазами. — Я так много слышала про этот странный обычай.

— Полюдье бывает только зимой. Зато всегда открытакорчма, по реке, как видишь, приплыли гости. Не затеряемся, но все-такивнимания меньше. Только не задирай нос, а то продам. Вообще-то зря не продал впрошлый раз...

Ему в самом деле часто давали за нее на удивление хорошуюцену. Когда отказывался — повышали, ведь для чего везет эту черненькую, как нена продажу? Гульча злилась, бледнела от ярости, и тогда Олег всерьез подумывалоставить ее, продолжить путь одному.

В городище в самом деле отыскался постоялый двор с корчмойна первом поверхе. Олег, устроив коней, вышел во двор. Под глухой стеной сиделина толстых бревнах со снятой корой парни и девки, а посередке Олег увиделсухонького старика — лысина блестит под луной, седые волосы падают на плечи, асеребряная борода лихо заткнута за пояс. На коленях старик держал старинныегусли. Скрюченные пальцы легко трогали струны, голос волхва-кощунника оказалсянеожиданно густым, сильным. Молодежь просила рассказать о богах-героях, ностарец упорно сворачивал кощуну на сказ о Начале.

Олег зашел с торца бревен, прислушался.

— Мир был совсем пуст, — нараспев вещал кощунникстрогим торжественным голосом, — в нем ничего не было, даже времени,потому никто не скажет, сколько вранов или колод прошло, пока появилось Яйцо.Яйцо было не снесено, а возникло, его создала пустота, снесло Ничто...

Его слушали завороженно. Олег ощутил, что и сам поддаетсянеторопливой возвышенной речи.

— Никто не скажет, сколько просуществовало Яйцо. Ведьдаже время было внутри...

— Даже боги? — ахнул кто-то.

— Даже Род! — сказал кощунник строго. Он ударилнесколько раз по струнам, заговорил снова: — Время и весь мир были в Яйце.Наконец Яйцо раскололось, вышел молодой и сильный Род. Он был прабогом, но самне знал этого. Он остался сидеть в половинке Яйца, потому что ничего не было.Прошли опять враны и колоды лет, но время для бога — ничто, а нас с вами небыло. Не знал Род в пустоте ни горя, ни радости, ни веселья, ни печали...Однако за вечность многое может случиться, и Род однажды словом разделил мир насвет и тьму. Удивился, возрадовался, решил испробовать что-то еще...