Обреченный на бой - Роман Злотников

— Знаю, — кивнул Грон и в ответ на недоумевающий взгляд Гагригда пояснил: — Я не верю в благородное сердце купцов, по доброте души дающих приют красивой вдове с четырьмя детьми.

Гагригд густо покраснел и кивнул:

— Ничего, я прикончил этого жирного борова.

— И что теперь? — сурово спросил Грон.

— То есть? — не понял мальчишка.

— Если ты полагаешь, что твоя мать от великой любви оказалась в постели этого, — он скривил рот в усмешке, — как ты его назвал, «жирного борова», значит, минимум, чего ты достиг, — это ее душевные муки.

— Да как ты… — вновь вспыхнул Гагригд.

Но Грон сурово оборвал его взмахом руки:

— Если же нет, то твоя мать сейчас осталась с тремя маленькими детьми без средств к существованию, без покровителя, без старшего сына, в страхе за его судьбу и ожидая мести со стороны родственников убитого.

Гагригд несколько мгновений переваривал услышанное, потом вздрогнул и, побледнев, прошептал:

— Что я наделал?!

Несколько мгновений он сидел неподвижно, потом вскочил на ноги.

— Куда собрался? — спокойно поинтересовался Грон.

— Я должен… — Мальчишка растерянно смотрел на Грона.

— Сядь, — тихо сказал тот. — Подумаем.

Они помолчали некоторое время.

— Ну, что надумал?

Гагригд посмотрел на него измученным взглядом:

— Я не знаю.

Грон кивнул:

— Ну что ж, давай думать вместе. — Он сделал паузу. — Первый путь — сдаться страже. К чему это нас приведет?

Мальчишка минуту подумал:

— Меня казнят.

— Как ты думаешь, что будет с твоей семьей?

Гагригд опустил голову.

— С этим ясно. Итак, путь второй — бежать из города.

— Это невозможно, ворота на ночь запираются, да и куда я пойду?

— Ха, — удивленно вскинул руки Грон, — ты не сможешь спуститься по веревке с этой старой, выщербленной, потрескавшейся стены?

Гагригд несколько мгновений подумал, потом молча кивнул. Грон поднялся, подошел к своей лошади и протянул ему тубу с кроками.

— Зачем это?

— Полагаю, вряд ли тебе удастся самостоятельно одолеть дорогу до порта Сомроя. А что делать там — решишь. Ты кое-что смыслишь в торговом деле, а морская торговая стража часто берет учеников.

Глаза Гагригда радостно блеснули и тут же погасли.

— Я не могу, мать…

— Я найду ее завтра. — Грон похлопал его по плечу. — Решать, конечно, тебе, но…

Гагригд вдруг опустился перед ним на колени. Грон несколько мгновений ошалело разглядывал его затылок, потом кинулся его поднимать.

— Ты что?

— Я найду тебя, Грон. — Мальчишка шмыгнул носом. — Я знаю, ты станешь великим. Я постараюсь к тому времени оказаться достойным тебя.

— Что ты меле…

— Нет, — яростно мотнул головой Гагригд, — можно подумать, что мы ровесники, но я всегда чувствовал себя так, будто ты много старше меня. — Он судорожно сглотнул. — Иногда мне казалось, что ты старше всех людей в мире. Молчи, я знаю! — Он приложил руку Грона к своей щеке и в следующее мгновение выскочил из конюшни.

Грон выглянул во двор, но Гагригда уже не было. Грон покачал головой. Что ж, вполне могло быть, что он только что обзавелся первым солдатом своей будущей армии. А ведь не зря говорится: главное — начать.

Грон спешился и проворно стащил вьюки со второй лошади. Через несколько минут на черной проплешине поднялся аккуратный шалашик из хвороста, и на нем принялись весело скакать огненные язычки. Грон сноровисто растянул палатку и повесил над костром казан с водой из ключа, бьющего в двадцати шагах от места привала. Югор наблюдал за его хлопотами, раздраженно поджав губы. Все это очень напоминало ночную стоянку каравана. За одним исключением. Не было самого каравана.

Три дня их терзали вопросами коронеры по поручению судьи систрарха. Мать Гагригда со всем семейством просто выкинули на улицу, не дав даже время собрать вещи. Им же с Югором было запрещено до особого разрешения выходить за ворота постоялого двора. Спасло их только то, что началась грызня между родственниками погибшего и судья оказался втянутым в выяснение вопросов, связанных с наследством покойного. Всем стало не до возможных соучастников убийства, так что Югор, Грон и приказчик, с которым Гагригд совершал последнее путешествие, отделались только тем, что их выставили за ворота города, и глашатай огласил эдикт систрарха, по которому Югору и приказчику «…запрещается входить во врата Саора и пить воду из его колодцев». Для Югора подобное наказание было серьезным ударом. Саор лежал на перекрестье важных торговых путей. Поэтому все время после изгнания он пребывал в сквернейшем расположении духа.

Грон высыпал в кипящую воду пшеничную сечку и бросил пару листов сатбука, который в здешней кулинарии выполнял функции лавра, потом помешал, добавил соли и прикрыл казан крышкой. Югор, как обычно, сидел на кошме, вытянув ноги к костру, и злился.

— Эй, парень.

Грон повернулся к хозяину. Югор, хитро прищурясь, смотрел на него.

— А сдается мне, что ты не все рассказал коронерам.

Грон ухмыльнулся про себя. Неплохое начало разговора. Югора наконец-то растащило поболтать. Первый день он орал и швырялся всем, что попадалось под руку, потом два дня скрипел зубами и плевался, а еще день молча злился и вот наконец решил поговорить. Грон пожал плечами. Югор взъярился:

— А ну отвечать, когда тебя спрашивают!

Грон вновь невозмутимо пожал плечами:

— Так вы же не спрашивали, хозяин.

— Э-э, что? — ошарашенно посмотрел на него Югор.

— Вы сказали, что думаете, будто я не все рассказал коронерам, — терпеливо разъяснил Грон. — Я смиренно выслушал ваше мнение.

Югор некоторое время молчал, пытаясь разобраться, кто, что и о чем говорил, потом грозно нахмурил брови:

— Ты меня не путай, я тебе не какой-то там погонщик, я — водитель караванов.

— Да, хозяин.

— Что? — настороженно спросил Югор.

— Вы — водитель караванов.

— То-то, — победно вскинулся Югор и замолчал, припоминая, о чем это он хотел поговорить.

Грон, воспользовавшись паузой, снял крышку с казана и попробовал варево. Пора было кидать мясо. Он развязал мешочек с вяленым мясом и, достав пару кусков, кинул в казан. Югор, сидевший с озадаченным видом, размышляя о том, смеется над ним слуга или нет, потянул носом и покосился на мешок, в котором лежали миски. Грон деловито помешал содержимое казана, пошевелил угли и достал миски.

Ужин прошел в молчании, но после того, как Грон вернулся от ключа с вымытыми казаном и мисками, Югор, вновь пришедший в хорошее расположение духа, сытно рыгнув, опять затеял разговор: