Люди Зимнего дворца. Монаршие особы, их фавориты и слуги - Игорь Зимин

И. И. Шарлемань. Детская сыновей Николая I, или Корабельная. 1856 г.

К октябрю 1839 г. яхту вчерне закончили, разобрали и начали переносить по частям из Адмиралтейства в Зимний дворец, собирая ее «по месту». Кроме этого, яхта «доводилась» – ее зачищали, красили и полировали. Для этого мастерам-корабелам позволили не только установить в Зимнем дворце два верстака, но и даже «производить некоторый звук»[172]. Николай I держал эти работы «на контроле», повелев в октябре 1839 г. «поспешить с устройством яхты».

Когда у Александра II подросли старшие сыновья – Николай, Александр, Владимир и Алексей, для них зимой 1861/62 гг. стали заливать два катка и две ледяные горы в Таврическом саду, где соблюдался особый режим допуска публики. А для младших сыновей Александра II – Сергея и Павла – «на большом дворе Императорского Зимнего Дворца в январе месяце 1866 г. по высочайшему повелению были устроены… ледяная гора и каток…»[173].

Форма камер-казака парадная. Кон. XIX в.

Форма камер-фуръера парадная. 1912–1913 гг.

Форма придворного камер-лакея. Кон. XIX в.

Возвращаясь к началу правления Николая I, отметим, что, став императором, наряду со сложнейшими государственными проблемами, обрушившимися на него после подавления восстания декабристов, Николай Павлович начал наводить «свой порядок» в Зимнем дворце. С присущей ему педантичностью он не делил свои заботы на масштабные и мелочные. Он просто наводил порядок в своем доме.

Частью этого порядка стала новая форма для дворцовых слуг. Император в полной мере унаследовал от своего отца любовь к единообразию во всех его проявлениях. Он справедливо считал, что форма дисциплинирует, и все решения, лежащие в этой сфере, «пропускал» через себя. Это касалось и придворных сановников, и придворных слуг. Так, 30 января 1827 г. Николай I «высочайше повелеть соизволил… обмундировать в новое платье одного из придворных истопников, сделать вместо панталонов зеленые брюки, сверх сапог и представить Его Величеству»[174]. А в марте 1827 г. царь повелел «придворным истопникам и работникам, вместо двух красных суконных жилетов, впредь строить по два белых, один из пике и один из канифаса»[175].

Зимний дворец для Николая I был главным «рабочим местом», куда стекались все нити управления огромной империей. Те, кто регулярно бывали в Зимнем дворце, прекрасно знали обстановку рабочего кабинета императора, но для тех, кто видел рабочий кабинет царя впервые, – осознание того, что именно здесь принимаются окончательные решения по управлению огромной страной, было сродни потрясению.

Так, один из провинциальных генералов в 1833 г. был принят царем в его рабочем кабинете. Судя по воспоминаниям, порядок допуска к государю был следующим: «Без десяти минут 3 часа я был уже во дворце. Меня провели наверх камер-фурьеры, сдавая один другому и, наконец, привели в ротонду, откуда открывался превосходный вид на Адмиралтейство и на взморье. Здесь ожидал представления также и министр финансов царства Польского Фурман. Ко мне подошел человек в денщичьем мундире и, подробно распрося фамилию, чин, место служения, сказал, что тотчас доложит государю. Я не видел ни дежурных генерал-адъютантов, ни флигель-адъютантов. Минут через пять явился тот же денщик, прося следовать за ним, и повел меня опять вниз, в довольно темную комнату, слабо освещенную лампами и топившимся камином. Здесь, из-за ширм, вышел дежурный камердинер, опять опросивший меня и доложивший обо мне. У дверей стояли арабы и дворцовые гренадеры. Вся прислуга показалась мне чрезвычайно вежливою и предупредительною. За этой прихожей был небольшой зал, из которого шли двери в кабинет государя: двери кабинета были заставлены ширмами, и в этот зал никто не смел войти без доклада камердинера.

Вскоре меня потребовали к государю. Только что я переступил порог зала, как его величество показался из кабинета. Он был в Измайловском сюртуке, застегнутом только на верхнюю пуговицу, без эполет. Мерными шагами государь прошел по залу в амбразуру окна. Ласково ответив на мой поклон, он прислонился спиною к углу амбразуры и начал меня расспрашивать о состоянии войск, о корпусном командире, собирается ли он приехать сюда, о ружьях и этапах, – исправно ли водит партии ссыльных. При этом государь рассказал, как здесь на заставе поймали каторжника, бежавшего из Сибири. Я отвечал, что с этапов бежать почти невозможно и что каторжник сбежал, вероятно, с заводских работ.

– Каково ведут себя государственные преступники[176]? – спросил государь.

– Очень одобрительно, ваше величество, – отвечал я: – ни один ни в чем предосудительном не замечен; а что у них на сердце, от нас закрыто.

– Прощай! – С этими словами государь изволил было направиться к дверям кабинета, но вдруг, остановясь посредине зала, проговорил: – Я, может быть, у вас буду, это оттуда зависит, – и показал при этом рукою на небо. – Может быть, суждено и моему Александру Николаевичу…»[177].

Из этого эпизода следует, что рабочий кабинет императора располагался на первом этаже северо-западного ризалита уже в 1833 г.

Подчеркнем, что император, замкнувший на себя рычаги власти, по собственной воле буквально завалил себя работой. Он прекрасно понимал порочность такого метода ведения дел, иронично называя себя «каторжником Зимнего дворца» и «рабом на галерах», но при этом искренне считал, что «должность требует» и до конца жизни добросовестно тащил неподъемный груз нескончаемых дел. В 1835 г. в письме к И. Ф. Паскевичу император писал: «Поверишь ли, любезный Иван Федорович, что до сего дня не нашел время тебе отвечать, меня так завалили бумагами, столько было разной возни; приезд сестры жены моей, наконец маневры, все это меня совершенно замучило».