Честь – никому! Том 1. Багровый снег - Елена Семенова

– Подобная форма кажется мне… – Пётр Сергеевич помедлил, – низостью!

– Вот! – барон поднял долгий палец. – Трусливость и лакейское раболепие, малодушие, не достойное порядочных людей! Заслуженные генералы покрывают позором свои седины!

– Великий князь Кирилл…

– Слышал! – Врангель поморщился. – До чего же все опустились!

– Россия впервые за долгие века лишилась Монарха. Это великая трагедия.

– Твоя правда. Опасность состоит уже в уничтожении самой идеи монархии, исчезновении самого Монарха. Что должен испытывать русский офицер или солдат, сызмала воспитанный в идее нерушимости присяги и верности Царю, в этих понятиях прошедший службу, видевший в этом главный понятный ему смысл войны… Старшие руководители растерялись и ничего не умеют толком объяснить армии, овладеть её психологией. Зато в этом преуспевают различные тёмные субъекты из Советов и комитетов, чёрт бы взял их со всеми потрохами! – глаза барона блеснули. – Ты не можешь вообразить себе, Пётр Сергеевич, какой эффект в армии произвёл Приказ №1 Петросовета! Крымов в отчаянии. Я должен был передать его письмо Гучкову. Он пишет в нём, что те, кто втягивают армию в политику, творят преступление.

– Боюсь, ты напрасно потратишь время, – заметил Тягаев.

– Крымов верит Гучкову. Он давно с ним знаком, и тем сильнее потрясён, как мог Александр Иванович допустить выход такого приказа.

– Лично я не верю ни Гучкову, ни кому бы то ни было из этой братии. Гучков, конечно, человек смелый и умный. Я даже готов признать в нём патриота. Но он перешагнул грань, которую не подобает перешагивать порядочному человеку. Борясь с негативными процессами, которые, безусловно, имели место, и отдельными фигурами, взлетевшими недопустимо высоко, он вначале стал бороться с Государем, доходя до самых низких приёмов, а, в итоге, не заметив того, стал бороться и с самой Россией! К слову, насколько мне известно, Гучкова нет теперь в Петербурге.

– Я знаю, – кивнул Врангель и добавил с едва уловимой неприязнью. – Сегодня я был весьма любезно принят Милюковым…

– Милюков – подлец! – вспыхнул Тягаев, чувствуя, как от нервного тика задёргалась щека. – Это он вместе с Гучковым и прочими своей гнусной ложью о сепаратном мире довели армию и всю страну до этого позора! Что же он сказал тебе?

– Сказал, что то, что я пытался донести до него, весьма интересно, – мрачно отозвался барон. – Что он передаст Гучкову. И что их сведения, полученные от других представителей армии, освещают вопрос иначе.

– Интересно, о каких таких представителях идёт речь? Об этой краснобантовой швали? О комиссарах и революционных солдатах?!

– Я задал ему в точности такой вопрос. Он ничего не ответил. Сказал, что Александр Иванович компетентнее его в этих делах, а потому мне лучше дождаться его.

– Результат будет тем же! Что же, станешь ждать?

– Нет, я получил приказ Крымова немедленно возвращаться в Кишинёв. Сегодня вечером уезжаю.

Тягаев был разочарован. Дела не выходило. Пётр Сергеевич рвался на фронт, но раны удерживали его в столице. В этом, впрочем, полковник находил для себя один плюс: ему не пришлось присягать ненавистному Временному правительству.

Врангель, однако же, вскоре возвратился в Петроград. Не разделяя надежды генерала Крымова на казаков, хорошо зная их психологию, стремление к обособленности и полагая, что они могут легко стать орудием в руках известных кругов, Пётр Николаевич не счёл для себя возможным быть ближайшим помощником Александра Михайловича, и теперь ожидал нового назначения. Оказавшись в столице, Врангель немедленно пригласил к себе Тягаева, и тут речь пошла о том, что с первых революционных дней жгло душу полковника.

– Власть безвольна и бездарна, – говорил барон, шагая по комнате. – Они ничего не могут. Говорить с ними не о чем. Но всего хуже, что это безволие и бездарность поразили и парализовали почти всё общество. Только большевики проявляют активность. Растерянность, безразличие, столь свойственное русским людям, неумение договориться и сорганизоваться, какое-то непонятное легкомыслие и болтливость наблюдается кругом! Все говорят о необходимости организоваться, все конспирируют на словах, но никакой серьёзной работы не ведётся! В Ставке под руководством Алексеева и Деникина сформировался союз офицеров, ведущий полезную и действенную работу, но здесь, в Петербурге, складывается атмосфера, которая может лишь повредить престижу армии. Завелись непротивленцы, желающие сделать карьеру, принимая революцию. Нам нужна военная организация в столице, располагающая хотя бы небольшими военными силами и могущая выступить в нужную минуту! А такая минута при нынешней власти, а, вернее, безвластии, придёт очень скоро. И нужен вождь, популярный в армии, обладающий твёрдой и непреклонной решимостью, требования которого, опирающиеся на штыки, были бы выполнены.

– Петр Николаевич, да ведь это то, о чём я думаю уже два месяца! – горячо воскликнул Тягаев. – Необходима организация, необходима конкретная и чётко отлаженная работа! И время не ждёт!

– Ты знаешь людей, на которых можно рассчитывать?

– Думаю, что могу ручаться за нескольких, – кивнул полковник.

– Отлично. Ко мне уже обращался ряд лиц из уже существующих организаций и частей столичного гарнизона. Будем объединять разрозненные группы в единый кулак.

С того дня работа закипела. Барон лично встречался со многими офицерами и скоро установил контакты с целым рядом частей. Ожидая назначения в армию, Пётр Николаевич спешил и попутно искал подходящего человека, чтобы перепоручить ему налаживаемое дело. Выбор его пал на своего однополчанина графа Палена. Прослужив всю жизнь в гвардии в Петербурге, он был известен, пользовался уважением Петроградского гарнизона, был аккуратен, молчалив и честен. На роль вождя был намечен генерал Корнилов, обладающий исключительным авторитетом в армии и занимающий как нельзя более удобный для намеченного дела пост начальника Петроградского военного округа. Однако, в начале мая Лавр Георгиевич отбыл на фронт, окончательно разойдясь с Советом. Это несколько спутало карты. Было предложено сделать ставку на генерала Лечицкого, авторитет которого был сравним с корниловским. К нему Пётр Николаевич отправился лично. Бывший командующий Девятой армией внимательно выслушал барона, но принять на себя нелёгкую ношу вождя отказался:

– Всё, что вы говорите, совершенно верно. Мы все так думаем. Но я заместителем генерала Корнилова не буду. Я из армии ушёл, так как не мог примириться с новыми порядками. Я старый солдат. Здесь же нужен человек не только твёрдый и честный, но и гибкий. Кто-либо более молодой, вероятно, подойдёт больше.

После отказа Лечицкого решено было всё же войти в связь с Корниловым, продолжавшим поддерживать контакты со многими лицами в Петрограде. Связь была установлена через ординарца Лавра Георгиевича Завойко.

В июне Врангель получил новое назначение и покинул столицу. Дальнейшая деятельность организации осуществлялась уже без него. Тягаев активно включился в работу, пренебрегая советами врачей, рекомендовавших ему более спокойный и размеренный образ жизни. Время от времени тяжёлые приступы сваливали его в постель. В эти дни ему казалось, что голова разрывается от десятка взрывов, перед глазами всё плыло, и время от времени сознание затуманивал бред, в котором Пётр Сергеевич снова и снова шёл в атаку, ведя за собой своих солдат… Нервы полковника были напряжены до предела. Его раздражала медлительность работы, равнодушие общества, халатность и безответственность отдельных членов организации. Он был уверен, что находись Врангель в столице, дело пошло бы более быстро.