Жозефина и Наполеон. Император «под каблуком» Императрицы - Наталья Павлищева

Когда было свободное время, Наполеон действительно с удовольствием развлекался в Мальмезоне подвижными играми, смеясь над своей неуклюжестью и неповоротливостью.

Жозефина всячески выманивала Наполеона в Мальмезон, создавая ему все условия для отдыха и работы, там был прекрасный кабинет с библиотекой и даже зал для заседаний правительства. У Наполеона был даже собственный садик, выходить в который можно прямо из его собственного кабинета, очаровательный мостик над ручьем превращен в подобие походной палатки, где так приятно сидеть в жаркий летний день, работая с бумагами…

Наполеон и сам рвался в Мальмезон, как мальчишки рвутся на каникулы, действительно отдыхая там душой. Он и в Мальмезоне вставал очень рано – в пять-шесть часов утра, уходил заниматься делами в кабинет и появлялся оттуда только к завтраку. В Мальмезоне каждый вставал, когда хотел, все собирались только к завтраку в одиннадцать часов. Иногда, когда бывало слишком много работы, консул не выходил и к завтраку.

Гостей обычно принимали по средам, когда на подъезде к поместью вытягивались в ряд множество карет и всадников.

В обычные дни к обеду приезжали только друзья, которых было тоже немало. Тогда звучали шутки, смех, тон задавали сами хозяева. Как-то в ходе спора Жозефина шутливо ударила Наполеона веером по плечу. Тот словно подкошенный свалился в кресло, обратившись к присутствующим:

– Господа, будьте свидетелями, моя жена бьет меня!

Кто-то отозвался:

– Генерал, все знают, что это только ее привилегия!

Часто на лужайке играли в жмурки, чехарду, «ножницы», шутливо целовались, водили хороводы… Наполеон хохотал, жульничал, уличал в жульничестве других, дурачился так, как могут делать это только люди, довольные жизнью и со спокойной совестью.

Это были еще счастливые времена, хотя Жозефина уже начала ощущать себя староватой для молодого общества…

Староватой… Господи, какое горькое слово! Стара, она стара для мужа! И все же пока они спали в одной постели, и она подолгу читала вечерами ему вслух. Наполеон очень любил, когда Жозефина читала, любил слушать мелодичный, чуть глуховатый голос жены.

Бывало, когда под звук ее голоса он засыпал, и это заставляло сердце женщины сжиматься от боли и ревности. Она рядом, а он спал! Могло ли быть такое раньше? Разве мог горячий, страстный Наполеон спать, не сжимая при этом в своих объятьях обожаемую Жозефину? Разве мог просто слушать ее чтение, вместо того чтобы раздевать жену? Разве мог спать, не насладившись ее телом?

И вот этот спокойный сон сильного мужчины рядом говорил о ее возрасте и том, что лучшие времена в прошлом куда явственней отражения в зеркалах. Зеркала можно обмануть, морщинки спрятать под пудрой, талию утянуть корсетом, но скрыть угасание интереса мужа к себе нельзя.

Теперь Наполеон больше любил ее слушать, нежели целовать, беседовать, нежели сжимать в объятьях. В остальном было все прекрасно, он заботлив, щедр, часто до расточительности, он внимателен…

И любовь была, только теперь не страстная, а какая-то привычная, обыденная, скорее любовь-уважение, чем любовь-страсть. Это неплохо, потому что такая крепче и даже надежней. Но как бы ни прятала Жозефина от себя неприятные мысли, не думать о том, что сильный мужчина с кем-то удовлетворяет потребности, не могла.

А еще не могла не думать о том, что у них так и нет общих детей.

Жозефина была права, у Наполеона появились любовницы. Сначала это были актрисы.

Он не слишком размышлял над вопросами этичности, да и комплиментов не делал. Он, Первый консул, обратил внимание, значит, следовало откликнуться с полным удовольствием. Большинство актрис так и поступали, попадали в спальню к консулу и весело проводили там время.

Бывали, конечно, накладки, например, когда во время бурной ночи у Наполеона случился приступ эпилепсии, а актриса решила, что он умер, закричала, позвала на помощь…

Когда пришедший в сознание Наполеон открыл глаза, то обнаружил перед собой жену и любовницу одновременно, потому что, привлеченная криками и шумом, из своей спальни прибежала спасать супруга и Жозефина.

Скандала не было, Жозефина не воспринимала актрис всерьез. Куда хуже стало потом, когда на их место заступили светские дамы… Эти не кричали и не звали на помощь, они наставляли рога супруге консула со знанием дела, почти профессионально.

Вот тут обходиться без ревности уже не могло.

Внимание дам к ее мужу и его постоянные измены серьезно отравляли жизнь Жозефине, особенно в последние годы с Наполеоном, когда она вынуждена была устраивать настоящие облавы на мужа и его любовниц.

Но тогда, в Мальмезоне, они жили еще весело и дружно, мелкие шалости с актрисами, даже поднимавшими на ноги весь дом, Жозефина мужу прощала…

И вдруг…

Нет, этого не могло быть, но она не ошиблась. Так мог смотреть только мужчина на женщину, которая побывала в его объятьях. Наполеон словно видел это молодое, красивое тело под тканью, видел женщину без одежды.

В этом не было бы ничего поразительного, если бы Наполеон смотрел не на… Гортензию! Жозефине захотелось просто потрясти головой: отчим и падчерица?! Неужели?

Вокруг смеялись, что-то говорили, о чем-то спрашивали, она тоже смеялась, разговаривала, отвечала на вопросы, но все это совершенно отдельно от себя самой. Внутри билась мысль: Наполеон и Гортензия! Они вместе, они любовники! Как давно? Как они могли?!

Но Гортензия откровенно заигрывала с Дюроком, Жозефина даже знала, что дочери нравится генерал. Наполеон смотрел на это спокойно… Неужели Гортензия просто одна из… Стало обидно за дочь. Если уж так случилось, то как может Наполеон предпочесть красавице Гортензии кого-то другого?!

И снова горько и больно. Дожила… уже не сама соблазняет мужа, а готова подтолкнуть к этому дочь!

Нет, она вовсе не желала, чтобы дочь становилась любовницей ее мужа, совсем не желала, но если уж так случилось, то мешать не будет. Где-то глубоко внутри шевельнулась гадкая мыслишка: Гортензия молода и здорова, Жозефина сама пристально следила за ее женскими делами, боясь, чтобы дочь не оказалась бесплодной, у той все было в порядке. Если уж у Гортензии не будет ребенка от Наполеона, значит, тот просто не способен иметь детей. Тогда и говорить о наследнике ни к чему, останется только внушить мысль, что таковым должен стать Эжен, и правда, лучшего наследника Наполеону не найти. Умен, красив, порядочен, молод и силен.

Хорошо, пусть не сам Эжен, тогда его сын.

Мысли заходили все дальше и дальше… А Наполеон и впрямь особенно выделял Гортензию, Жозефина радовалась, что рядом нет Каролины и остальных сестер Бонапарт, иначе бедной девочке несдобровать, заедят.

Горничная Гортензии давала отчет о своей хозяйке постоянно, потому Жозефина не была удивлена разговором… Это случилось…