Уйти и не вернуться - Чингиз Абдуллаев

Асанов, успевший полюбить молодого офицера, дал емублестящую характеристику. Позже он узнал, что Викторас был представлен кордену, но где-то наверху решили, что вполне достаточно будет медали, которой инаградили старшего лейтенанта. А затем начались прибалтийские события.

В разведке Комитета государственной безопасности не любили ине доверяли прибалтам. И хотя саму революцию дважды спасали латышские стрелки,тем не менее в системе КГБ и в ее институтах литовцев почти не было. В разведкеМинистерства обороны, в ГРУ они иногда встречались. Моргунас, который былпредставлен к званию капитана, так и не получил очередного повышения по службе.А позже ему отказали и в новой звездочке. К тому времени сепаратизм литовскихвластей стал почти нормой для страны, а движение за независимость возглавиллидер литовских коммунистов Бразаускас.

В апреле восемьдесят девятого в Грузии пролилась перваякровь. Стало ясно, что следующая на очереди — Литва. Воспитанный на преданностиидеалам интернационализма и коммунизма, старший лейтенант Викторас Моргунас немог и не хотел понимать, почему Литва должна отделяться от единой страны, егостраны, — в которой он вырос.

И тогда он подал рапорт, чтобы быть ближе к своим, к своемународу, остаться со своей семьей — отцом, матерью, сестрой. Начальствоудовлетворило его просьбу подозрительно быстро, словно ждали, когда он подастподобный рапорт. В конце восемьдесят девятого ему присвоили звание капитана ужев военкомате Литовской республики, куда он был откомандирован. Жизнь терялавсякий смысл.

В январе девяностого кровь пролилась на этот раз в Баку.Сотни убитых, раздавленных танками людей, противостояние между народом и армиейеще раз продемонстрировали, каким может быть «литовский путь» освобождения изимперии. Капитана Моргунаса к тому времени взяли работать в отделениеЛитовского КГБ, людей катастрофически не хватало, некоторые начали уходить сработы, другие выходили из партии. И хотя в самом КГБ таких случаев не было, новсе труднее становилось пополнять ряды «славных продолжателей делаДзержинского».

Через два месяца на выборах победили националисты. Их лидер— бывший музыкант, решивший сыграть на популизме литовцев, напоминал чертика изтабакерки, словно внезапно выскочившего при открытии ящика гласности, чтобынапугать всех присутствующих. К тому времени Горбачев стремительно терял свойавторитет, все сильнее приближая огромную страну к невиданной трагедии.

Моргунас, искренне полагавший, что распад Советского Союзастанет трагедией для его народа, был одним из немногих литовцев, не принимающихфилософию чертиков из табакерки. Но ничего остановить уже было нельзя. Ониработали в те дни сутками, отлично зная, кто именно из новых популистовявляется агентами КГБ или стукачами МВД. Позже, когда выяснится, что среди нихбыли самые выдающиеся деятели прибалтийских чертиков, наступит шок отрезвления.Внезапно выяснится, что очень многие лидеры популистских фронтов, ставшие позднеепремьерами и министрами иностранных дел, были в свое время штатными стукачамитого самого КГБ, против засилия которого они боролись так неистово и страстно.

Но ситуация в стране становилась все более бесконтрольной.Наконец в январе девяносто первого пролилась кровь и в самой Литве.

Потрясенные пролитой кровью тысячи литовцев бросали своипартийные билеты, уяичтожали советские паспорта, отказывая империи в праве насуществовгние. Уже тогда стало ясно, что Литва ушла. И ее не вернуть обратноникакими танками. Моргунас не бросил в те дни своего партбилета. Слишкомсильной оказалась инерция воспитания, полученные в детстве убеждения и идеалы.А потом был август девяносто первого года.

Тысячи людей, среди которых был и Викторас Моргунас, услышавутренние новости девятнадцатого августа, поверили, наконец, что странавозрождается, что еще возможно спасение империи, пусть ценой репрессий, пустьценой временного отступления. Слишком памятен был характерный пример Польши,где Ярузельский удержал страну от катастрофы. Но оказалось, что стареют нетолько идеалы. Система, столько лет подавлявшая инакомыслие, система,требовавшая безусловного подчинения и соблюдения правил игры, система, прикоторой чаще всего талантливые и умные люди оказывались вне политики, а проходимцыи карьеристы делали себе карьеру. Система, осуществлявшая отбор на генетическомуровне, при которой нужно было доказывать никчемность своих хромосом иничтожность своих родителей для успешного продвижения наверх. Эта системаоказалась не в состоянии дать стране в решающий момент своего Ярузельского илисвоего Пиночета. Вместо трагедии получился фарс. Вся страна и весь мир увиделив перерывах между танцующими лебедями трясущиеся руки вице-презвдента. Это былкрах, конец всей системы, так долго служившей каркасом империи.

Горбачев вернулся из Фороса национальным героем, но его дниуже были сочтены. Ельцин тыкал ему в бумаги, чувствуя себя победителем иосвободителем Президента. Под нажимом своего вечного оппонента Горбачев объявило запрещении Коммунистической партии Советского Союза. А еще через несколькодней была признана независимость Литвы, Латвии и Эстонии.

Моргунас еще застал тот день, когда в их учреждениеворвались маленькие чертики из табакерки, радуясь, что наконец смогут статьсамостоятельными фигурами в этом клоунском балагане. Он видел, как срочноуничтожались дела видных деятелей правящей партии, как сжигалиськомпрометирующие материалы, как изгонялись офицеры, вся вина которых состояла втом, что они честно служили своей стране, представляя ее от Балтики до Тихогоокеана.

Он не мог принять эти перемены. Первые два месяца он ходил,как помешанный, пытаясь осознать происходящее. Но иррациональность ситуациидавила на него, общая эйфория чертиков действовала на нервы, а торжествующий музыкант,дирижировавший уже целым народом, вызывал ужас и разочарование.

Вскоре выяснилось, что Моргунас не может никуда устроитьсяна работу. Его принадлежность и организациям, печально известным своимирепрессиями и преследованиями, сделала из него безработного. В тридцать лет онстал никому не нужен в своей стране, в своей Литве.

К тому времени потерял свое былое значение и всемирноизвестный театр в Паневежисе, когда умер режиссер, сошли со сцены многие актерыи театр превратился в заурядный провинциальный театр времен Литовскойреспублики.

Еще через два месяца Моргунаса стали называть оккупантом,прислужником русских, кровавым палачом афганского народа. Он, честно и преданнослуживший своей стране, проливавший кровь во имя ее идеалов, оказался вдруг, предателеми наймитом для одной сотой ее части, в той местности, где жили представителиего народа.

Это было больно, горько и обидно. Никто не хотел слушать,никто не хотел понимать. Родители, видевшие его состояние, советовали емууехать, перебраться в соседнюю страну, но он не представлял себе жизни без них,без блестящего Вильнюса, без старинного Каунаса, без родного Паневежиса. Этобыла его родина, и он никуда отсюда уезжать не собирался.